Вера ненавидела пьянство.

Не просто брезговала — ненависть жгла её изнутри, будто раскалённый уголь, каждый раз, когда она видела захмелевшего человека. Сначала лишь подрагивал уголок рта, потом сжимались кулаки — и вот уже дрожь прокатывалась по всему телу. Она знала причину. Всю жизнь Вера смотрела, как мать медленно топила себя в водке. Каждый вечер был адовым испытанием, каждая ночь — страхом: а вдруг утро принесёт очередной кошмар?

Но хуже всего было детство. Оно пахло перегаром и пылью, и было серым, как ноябрьские сумерки. Мать часто возвращалась затемно, шатаясь, спотыкаясь о собственные ноги. Однажды Вера нашла её у подъезда — та лежала в луже, будто тряпичная кукла. Девочке было семь, но она уже понимала: это — ненормально. Соседи смотрели с жалостью, одноклассники шептались за спиной.

В школе дразнили: «Алкоголичкина дочь!» Вера плакала в подушку по ночам, но слёзы не помогали. Гораздо хуже было, когда мать перестала следить за домом. На полу — крошки, на столе — пустые бутылки, в углах — пыльные паутины. Вера пыталась убирать, но у неё не хватало сил. Она была всего лишь ребёнком, а детям положено играть, а не вытирать за матерью её же блевотину.

Вечера были адом. Вера сидела в темноте, прислушиваясь: вот мать орёт на стену, вот плачет, вот — грохнулась, разбив бутылку. Девочка замирала, боясь пошевелиться. Как-то раз, вернувшись из школы, она застала дом в руинах: мебель перевёрнута, посуда вдребезги, а мать валялась на полу, хрипя в луже рвоты. Запах перегара стоял такой, что Вере стало дурно. Но она взяла тряпку и стала убирать, сквозь слёзы клянясь себе: её ребёнок никогда не увидит мать пьяной.

Годы прошли. Вера выросла, вышла замуж, родила сына. У неё теперь крепкая семья. Но пьяные рожи на улицах до сих пор заставляют её сердце сжиматься. Она вспоминает, каково это — бояться собственной матери, стыдиться её.

А Зоя?

Зоя знает: дочь её презирает. Они почти не разговаривают. Когда Вера говорит — коротко, как ножом режет. Зоя не смотрит ей в глаза: боится увидеть презрение. И понимает — заслужила его. Каждую каплю.

Иногда ей мерещится другая жизнь. Та, где она не пила. Где Вера росла счастливой. Но эти мысли — лишь новый повод выпить.

Утро Зои всегда одинаково: голова раскалывается, во рту — как после пожара, тело не слушается. Она не помнит вчерашнего. Только обрывки: рюмка, вторая, третья… Потом — провал. Просыпается то на кухне среди пустых бутылок, то в коридоре лицом в пол.

И тогда Зоя ищет Веру. Но Веры нет. Дочь сбежала.

«Сука! Я её растила, а она… Лучше б не рожала! Лежу тут, сдохнуть могу, а воды подать некому. Надо жаловаться куда-нибудь — пусть заставят уважать мать!» — бормочет Зоя, бессильно шлёпаясь обратно на подушку.