В северном городке Полярный, где ледяной ветер с Белого моря пробирает до костей, в инфекционной больнице трудится доктор Елена Васильевна. Говорят, ей нет равных в диагностике. Нам повезло попасть к ней, хоть я ни разу не видела ее лица без защитного щитка. Она — виртуоз в борьбе с заразой, но не мастер сладких речей. За все время, что моя Алиска лежала здесь, она ни разу не произнесла утешительного слова, которое уняло бы тревогу, терзающую мое сердце.
Ее речь — сухие цифры и факты.
«СОЭ двадцать,» — бросает она, изучая историю болезни.
«Это много?» — спрашиваю я, сжав кулаки.
«Меньше, чем вчера, но выше нормы. И тургор кожи снижен. Обезвоживание,» — отвечает она, не отрывая взгляда от бумаг.
«Это опасно?» — голос мой предательски дрожит.
«Назначу инфузионную терапию,» — кратко отвечает доктор.
Ее слова отточены, как хирургический инструмент. Родители в панике осаждают Елену Васильевну вопросами. Она отвечает, но каждое слово словно взвешено на аптекарских весах. Кажется, будто она постоянно ожидает подвоха, обвинений. Ей хотелось бы просто лечить — без лишних слов, но так не получается.
Не знаю, нравится ли мне Елена Васильевна. Но я вынуждена доверять ей — жизнь Алиски в ее руках. Она не стремится утешить, не пытается развеять мои страхи. Возможно, это и не входит в ее обязанности. Ее дело — побеждать болезни, а не успокаивать тревожных матерей.
Сквозь запотевший щиток вижу ее воспаленные глаза. Она измотана. Возможно, даже плакала. Я перестаю задавать вопросы. И без слов вижу — Алиске лучше. Еще два дня назад она лежала без сознания, а сегодня сидит на койке, улыбается и с аппетитом грызет сушку. Врач осматривает ее, слушает легкие, подмигивает моей дочке.
«Молодец, Алиса,» — тихо говорит она.
Мне она ничего не говорит. Да я и не спрашиваю.
После обеда привезли малыша Ваню. Состояние критическое. Елена Васильевна хватает телефон, начинает названивать в областной центр. В нашей больнице нет реанимации. Но в городе отвечают сухо: мест нет, разбирайтесь сами.
Ее смена заканчивается в три. Дома ждут муж и дети. Но она не уходит. Ваня слишком плох, и врач остается. Она спорит по телефону с областной больницей, требует консультанта и редкие лекарства. Спорит с мужем, который кричит, что дома свои дети, а этот — чужой.
Персонал притих. Обычно после трех здесь наступает расслабленная атмосфера, но сегодня Елена Васильевна на месте.
В соседней палате — Ваня с мамой Ольгой. Сквозь тонкую перегородку слышно все. Мать звонит всем знакомым, просит молиться, советует, какие молитвы читать — Акафист, молебен о здравии. Просит сходить в храм, рассказать батюшке — ведь священнику Господь скорее внемлет.
Вечером врач заходит к ним. Говорит, что некоторых лекарств нет, нужно купить самим. Перечисляет названия, среди них — «Церебролизин». Ольга взрывается:
«Мы налоги платим! Лечите ребенка! Везде поборы! Я вас накажу!»
Елена Васильевна молча выходит. Мне знакомы эти слова. Алиске тоже капали «Церебролизин», и мы покупали его сами.
Ольга звонит мужу, жалуется на врачей, просит принести икону и святую воду. У меня остались лишние ампулы. Беру упаковку, выхожу в коридор, хотя это запрещено. Ищу доктора.
Нахожу в ординаторской. Она стоит спиной, диктует по телефону список лекарств. Разговаривает с мужем.
«Игорь, прямо сейчас. Дети посидят одни полчаса, они уже большие…» — голос дрожит от усталости.
В трубке крик.
«Игорь, аптека закрывается. Потом будешь меня ругать. Купи лекарства…»
«Вот ‘Церебролизин’,» — говорю я, протягивая упаковку. — Пусть не покупает.»
Она вздрагивает, оборачивается. Впервые вижу ее лицо. Красивое. Измученное, но красивое.
«Спасибо,» — шепчет она и добавляет в трубку: «‘Церебролизин’ не нужен, нашли…»
Незаметно кладу пятьсот рублей в карман халата.
«Ты что! Не надо!» — она хватает мою руку.
«Это не тебе. Это Ване,» — отвечаю.
Она опускает глаза.
«Спасибо… тебе,» — поправляется она.
«Тебе,» — говорю я и ухожу.
Ночью Ване становится хуже. Сквозь сон слышу, как Елена Васильевна отдает распоряжения медсестрам. Фоном — молитвы Ольги.
Когда болела Алиска, многие советовали молиться, советовали бабок, предлагали лететь за границу. Большинство верило в чудо, единицы — в медицину.
К утру Ваня поправляется. Засыпает спокойно, без температуры. Ольга тоже спит — слышен ее храп. Врач не сомкнула глаз всю ночь.
В девять утра — новый обход. Заходит к нам.
«СОЭ двенадцать,» — говорит она.
«Спасибо,» — отвечаю.
«Это хорошо. Воспаление стихает.»
«Да, вижу.»
Ничего не спрашиваю. Безумно жаль доктора. Она снова в защите, но я вижу ее уставшие глаза. Идет к другим пациентам.
В три часа смена кончается. Ване значительно лучше. Перед уходом она заходит к ним проверить состояние. Слышу, как ласково уговаривает малыша послушать дыхание.
В этот момент у Ольги звонит телефон. Она кричит в трубку:
«ВЫМОЛИЛИ ВАНЮ, ВЫМОЛИЛИ!»
Смотрю в окно. Елена Васильевна идет домой. Шаги тяжелые, будто несет на плечах невидимый груз. Она блестящий специалист. И невероятно сильный человек. Божий посланник, если угодно.
Именно она победила болезнь Вани. Своими знаниями, опытом и лекарствами. А теперь идет домой — без сил, без слов благодарности. Такая работа.
Вымолили…
Такова жизнь — подвиг остается незамеченным, а победа приписывается не тем, кто действительно боролся. Но настоящие герои не ждут признания — они просто делают свое дело.
