Старый номер
Когда Арина открыла дверь гостиничного номера, ей показалось, будто она заглянула в чужое прошлое.
Обои на стенах выцвели до желтоватого оттенка, когда-то, наверное, были бежевыми. Телевизор — выпуклый, запыленный, с пультом, перемотанным изолентой. На прикроватной тумбочке — стакан в пластиковом подстаканнике и потрёпанная брошюра с правилами проживания, напечатанная устаревшим шрифтом. Она провела ладонью по покрывалу — грубая синтетика, пахнущая стиральным порошком и затхлостью.
Номер стоил недорого — всего пару тысяч рублей, а на сайте фото выглядели чуть приличнее. Но Арине было всё равно. Ей нужна была не роскошь, а передышка. Тихий уголок между жизненными бурями. Место, где можно просто быть — без оправданий и объяснений.
Она присела на край кровати. За окном шумел проспект, машины тянулись вереницей, словно усталые путники. Из соседнего номера доносилось радио. Женский голос вещал о новостях, и казалось, будто в комнате кто-то есть, будто одиночество обрело голоса.
В телефоне — ни одного нового сообщения. Последнее было от Сергея: «Прости, но ты сама всё усложняешь». Она не ответила. Удалять не стала — не хватило духу. Не потому что ждала его слов. Просто так было проще чувствовать жизнь — как занозу в пальце: пока болит, значит, ты ещё здесь.
В ванной капал кран. Она открыла воду, смыла тишину, умылась. Посмотрела в зеркало: лицо обычное. Только взгляд глубже, чем обычно. Как будто за глазами поселилась ещё одна комната.
Ночью ей снился отец. Снова живой, снова бреется в кухне своего хрущёвского жилища, снова говорит: «Жизнь — как поезд. Главное — не пропустить свою остановку». Она проснулась в темноте и долго сидела, обхватив колени. Отец умер шесть лет назад, но здесь, в этой гостинице с облупившейся краской и простынями цвета грязного снега, он будто вернулся.
Утром она спустилась в столовую. Пахло манкой, растворимым кофе и чем-то неуловимо родным. За соседним столиком мужчина в потрёпанном пиджаке жевал сосиску и листал газету. Настоящую, бумажную. Он поднял взгляд, кивнул. Она ответила тем же. Эти мелочи — взгляд, тишина, пар от чашки — лечили лучше любых слов.
Когда Арина вернулась в номер, за окном начал сыпать снег. Не пушистый, не новогодний — обычный, московский, серый. Она стояла у окна и смотрела вниз. В этом городе у неё не было ни дел, ни встреч, ни прошлого. Только она сама — здесь и сейчас.
На подоконнике она нашла ручку. Вырвала листок из гостиничного блокнота. Написала:
«Мне не нужно прощение. Мне нужно место. Чтобы снова научиться дышать».
Потом добавила:
«Я не сбежала. Я просто сделала остановку».
Оставила листок на столе. Не как письмо — как метку. Для самой себя.
Когда она выходила, администратор подняла глаза:
— Всё нормально?
Арина улыбнулась:
— Теперь — да.
Она вышла на улицу. Снег ложился на плечи, на ресницы, на воротник пальто. Ничего не изменилось — и всё стало другим. Потому что внутри наконец стихло.
Потому что она сделала шаг. Не прочь — к себе.
