В деревне Берёзовка, среди золотых полей и развесистых берёз, мы с ним родились в один день.
Я лежал в своей кроватке, а он — в корзинке с мягким ватным одеялом, спрятанный от всех своей пушистой мамой-кошкой. Моя мама часто отлучалась, а он, рыжий озорник, родился на несколько часов раньше и смотрел на меня свысока, будто старший брат. Мы стали неразлучны, как блины и сметана, и без друг друга не могли ни минуты.
Как-то раз он решил, что его место — рядом со мной. Влез в кроватку, устроился, и хоть ты тресни — не выгонишь. Мама махнула рукой: «Пусть спит». Мы даже ели вместе: я доедал кашу, а он донашивал молоко из моей бутылочки, терпеливо наблюдая за мной зелёными глазами.
Пока я учился ползать, этот рыжий ураган уже носился по всему дому. Вырос в огромного кота с ушками-кисточками, которые я с восторгом дёргал. В ответ он приносил мне мышей — так он показывал свою любовь. Мама волилась, когда заставала меня с хвостиком во рту — просто зубки резались.
Свои первые шаги я делал, держась за его хвост. Когда я падал, он подставлял спину, будто подушку. Я смеялся, а он хитро жмурился, словно говорил: «Молодец, держись!» Только он понимал моё детское бормотание, когда я пытался говорить, как взрослый.
Я рос, а мой кот, которого звали Граф, старел. Пока я учился в школе, он учил меня жизни. Дома он скучал — сидел на подоконнике и высматривал, не иду ли я с занятий. Наши игры стали спокойнее, и мама наконец вздохнула с облегчением. Раньше мы устраивали набеги на кухню: я рассыпал крупу, а Граф валялся в муке. Мама заставала нас хохотающими, мне доставалось, а он ловко смывался. Но от ванны не убежишь. Его ловили, и мы сидели в тазу, мокрые и несчастные, а я шептал: «Потерпи, братишка».
Всё изменилось, когда я уехал в Москву поступать в институт. Граф остался один. Он тосковал, перестал есть, стал вялым. Когда я приехал на каникулы, не узнал его — вместо мощного кота увидел худой комочек шерсти. Его глаза, полные боли, словно спрашивали: «Почему ты меня бросил?»
Я прижался к его горячей мордочке, а он слабо обнял меня лапами и заурчал, будто прощался. Я ревел, зарываясь лицом в его шерсть, умоляя: «Не уходи, прости меня». Он, который никогда не предавал, не понимал, за что его оставили.
Все каникулы я провёл с ним. Граф немного ожил, но в глазах осталась тревога. Мы гуляли, я кормил его колбасой, пытаясь загладить вину.
Перед отъездом я не знал, что делать. В итоге взял академический отпуск и остался, пока Граф не поправится. Он ходил за мной по пятам, боясь снова потерять. Я вспоминал наше детство.
Год пролетел. Весной, когда зазеленела трава, Граф слег. Мои обещания, что не уеду, уже не помогали.
Ветеринар без эмоций сказал: «Старость. Усыпите, не мучайте». Я схватил Графа и выбежал. Он прижимался ко мне, а я, взрослый мужик, рыдал.
На третью ночь он ушёл. Дождался, пока я засну, переполз на свой коврик и уснул навсегда. Утром я нашёл его холодным. Но в глазах ещё оставалось доверие.
Я часто приходил к нему на могилку, разговаривал, советовался. Для меня он был не просто котом — самым верным другом. Люди могли подвести, но не Граф.
Жизнь понесла дальше: семья, дети, работа. Воспоминания потускнели. Но сегодня они нахлынули снова.
Мой младший, Ванька, притащил с улицы котёнка. Умолял: «Пап, давай оставим! Он мой друг!» Мы отмыли рыжую комочка, и перед нами предстал… вылитый Граф в детстве.
Теперь у нас дома живёт здоровый рыжий бандит с наглыми глазами и усами в пол-лапы. Лучший друг Ваньки, организатор всех шалостей. Дом наполнен смехом, топотом и кошачье-детскими проказами.
