В куплетах русской жизни случаются такие истории, что хоть в сериал снимай.

Татьяна терпеть не могла пьяниц.
Нет, это не просто брезгливость — это была какая-то химическая реакция: стоило ей увидеть захмелевшего человека, как её лицо каменело, а пальцы сжимались в кулаки. Причина? Да всё просто — её мать, Любовь Степановна, была заложницей бутылки. Каждый вечер — новый спектакль, каждое утро — разборки в стиле «а что я натворила».

Особенно яркими красками (если считать серый и коричневый яркими) в её детстве были воспоминания о маменьке, возвращающейся домой в полубессознательном состоянии. Один раз Татьяна вообще нашла её у подъезда — лежит, как мешок с картошкой, и бубнит себе что-то под нос. Семилетняя Таня уже тогда понимала: это не просто «устала с работы» — это позор. Соседи перешёптывались, одноклассники тыкали пальцем: «Смотрите, это дочь той, что вечно под градусом!»

Школьные годы Татьяны — это бесконечные шутки про «алкоголичку-мамашу». Она плакала в подушку, но виду не подавала — зато внутри клокотало такое, что хоть вулкан называй. А дома — отдельный аттракцион: грязь, бутылки, крошки еды на полу. Девочка пыталась убирать, но ей же хотелось учить уроки, а не вытирать следы маминых кутежей.

Вечера — отдельная песня. Татьяна сидела в темноте, слушая, как мать то рыдает, то ругается с невидимым оппонентом. Иногда к этому концерту добавлялся звон разбитого стакана или глухой удар — значит, Любовь Степановна снова не удержалась на ногах. Девочка замирала, как мышка под шкафом, и ждала, когда этот кошмар закончится.

Однажды, вернувшись из школы, Татьяна застала дома полный апокалипсис: мебель опрокинута, посуда вдребезги, а мать лежит посреди кухни, издавая малоприятные звуки. Запах перегара был таким густым, что хоть топор вешай. Девочка хотела развернуться и сбежать, но вместо этого взяла тряпку и начала убирать. Слёзы капали на пол, но она стиснула зубы: «Мой ребёнок такого не увидит. Никогда».

Годы прошли. Татьяна выросла, вышла замуж, родила сына Антона. Теперь у неё своя семья — тёплая, уютная, без бутылочного душка. Но прошлое не отпускает: всякий раз, когда она видит на улице подвыпившего человека, сердце сжимается. Она помнит, каково это — жить в вечном страхе и стыде.

Теперь её главная задача — чтобы Антон не знал, что такое дрожать, услышав мамин голос в подъезде. Чтобы гордился своей семьёй. Прошлое не исправить, но будущее — в её руках.

А что же Любовь Степановна?
Она знает, что дочь её ненавидит. Контакты сведены к минимуму — редкие звонки, сухие фразы. Любовь Степановна избегает смотреть Татьяне в глаза — боится увидеть там что? Правильно, ту самую ненависть. И понимает: заслужила.

Иногда ей кажется: вот была бы она другой матерью — не пила бы, заботилась… Но это уже из разряда фантастики. Исправить ничего нельзя.

Утро Любови Степановны стандартное: голова — будто по ней прошёлся батальон солдат в кирзачах, во рту — ощущение, будто кошки ночевали. Она пытается вспомнить вчерашнее, но память услужливо подкидывает лишь обрывки: рюмка, вторая, третья… Дальше — провал.

Просыпается она где придётся: на диване, на кухне, а то и на полу. Но самое мерзкое — осознание: опять. И вот тогда её накрывает волна злости: «Вот ведь сука! Всю жизнь на неё положила, а она свалила, как последняя тварь! Лежу тут, помираю, а воды подать некому… Надо жаловаться куда-нибудь, пусть заставят уважать мать родную!» — бубнит Любовь Степановна, не в силах оторвать голову от подушки.