В глухом селе Дубровка, где избы прятались в тени вековых берёз, юная Аграфена вышла замуж за горячо любимого Егора. После свадьбы молодая семья поселилась в доме его матери, Пелагеи. Но счастье Аграфены скоро померкло: свекровь оказалась женщиной строгой, и её вечные придирки ранили душу, будто острый серп. Аграфена, измученная отчаянием, не выдержала и решила покончить с мучительницей раз и навсегда.

В хмурый осенний день она пришла к старому лекарю Степану, другу её покойного батюшки, жившему на отшибе села. Степан славился знанием трав и снадобий, и Аграфена верила, что он не откажет в помощи.

— Степан, не могу больше жить с Пелагеей! — вырвалось у неё, едва она переступила порог. — Она весь свет мне застит! Помоги, щедро отблагодарю!

Лекарь прищурился, вглядываясь в неё. Глубокие, словно лесные омуты, глаза будто видели её насквозь.

— Чего же ты хочешь, Аграфена? — спросил он тихо.

— Яду, — прошептала она, озираясь, точно боясь, что стены подслушают. — Изведу свекровь и избавлюсь от горя.

Степан долго молчал, поглаживая седую бороду. Наконец вздохнул и заговорил:

— Помогу. Но две заповеди ты должна соблюсти. Первое: нельзя травить Пелагею сразу. Люди догадаются — тебя в острог упекут. Я дам травы, что будут губить её понемногу, чтоб никто не заподозрил. Второе: чтобы отвести подозрения, обуздай свой нрав. Научись слушать её, быть терпеливой, почтительной. Стань ей дочерью, а не лихом. Тогда, когда она отойдёт, никто пальцем на тебя не укажет.

Аграфена, хоть и сомневаясь, согласилась. Взяла узелок с травами, что Степан ей протянул, и вернулась домой.

С той поры Аграфена подмешивала травы в еду Пелагеи: в щи, в кашу, в чай. Но вместе с этим заставляла себя сдерживаться. Улыбалась, когда свекровь ворчала, терпела её наставления, даже если они казались глупыми. Помогала по дому, расспрашивала о её молодости, старалась быть ласковее.

Сначала это давалось с трудом. Каждое слово Пелагеи будило в ней злобу, но она стискивала зубы и сносила. Постепенно свекровь стала замечать перемены. Её взгляд смягчился, насмешки сменились добрым словом.

— Вот уж невестка, так невестка! — хвалилась Пелагея перед подругами, и в глазах её светилось умиление. — Лучше Аграфены и не сыщешь!

Через полгода они так сблизились, что Аграфена сама не заметила, как привязалась к свекрови. Сидели допоздна за самоваром, пекли блины, смеялись над пустяками. Пелагея стала для неё родной, а Аграфена — словно родная дочь.

Но однажды, глядя на счастливую свекровь, Аграфена вдруг вспомнила про травы. Сердце её сжалось от ужаса. Она не могла потерять Пелагею, ставшую ей дороже жизни! В слезах она помчалась к Степану, едва переводя дыхание.

— Степан, спаси! — закричала она, влетая в избу. — Я травила её, но теперь не хочу её смерти! Она мне как родная, я люблю её!

Лекарь улыбнулся и покачал головой.

— Не тревожься, Аграфена, — сказал он ласково. — Яду тебе не давал. В узелке были простые травы — мята да душица. Яд был лишь в твоём сердце, и ты сама его извела.

Аграфена замерла, слёзы катились по щекам. Она вернулась домой, обняла Пелагею и впервые ощутила, как легко стало на душе без злобы.