Летний зонтик в городке Лыбны раскалился до хрипоты. Солнце жарило так, что даже мужики у ларка едвали не плавились. Я, распластавшись на диване под вой вентилятора, пыталась спастись от испепеляющей души жары. Телевизор бубнил что-то про урожай, но я, закручиваясь в прохладную простыню, не вникала. Мой забытый сон прервал телефонный звонок. На том конце — голос Карины, подружки детства, с которой не виделись с тех пор, как в кино за пять рублей ходили.
— Приветик! Как там, живучая? — её голос звенел, будто колокольчик на празднике.
— Как пельмени в кипящем бульоне, — простонала я. — У нас +40, даже кошки под кроватью скрылись.
— У нас тоже жара собаки едят, но речка рядом и берёзки спасают. Приезжай, а? Будем вареньем объединяться!
— И я за тобой заскучала, — вздохнула я. — Может, на днях выберусь.
Поболтав о своих дачных подарках и старых граблях, мы попрощались. Но мысль о поездке в такую жару, да ещё с пересадками в скрипучих автобусах, вызывала озноб. И всё же, как отказать человеку, с которым дружба завязалась ещё в дни, когда портвейн стоил семь рублей? Последний раз я зашла к ней три года назад. «Скучаю. Приезжай!» — такие слова сейчас реже, чем честный гаишник. И я решилась: «В деревню, в глушь, в Соколье!» Именно туда, в Воронежскую глубина, лежал мой путь.
Решено было устроить сюрприз. Без звонка, без предупреждения — просто заявиться и сказать: «Во-о-он, я где!» На следующий день я отсидела пять часов в древнем ПАЗике, добралась до райцентра и побежала за билетом на автобус до Кариныной деревни. Внутри едва не закричала от ужаса: вдруг мест не будет, и придётся всю дорогу стоять, прижимаясь к чужим вонющим подмышкам? Но удача улыбнулась — билет в кармане, словно путёк в рай! Осталось пережить два часа ожидания на воротзале, в компании пчёл из местного киоска.
Наконец, народ зашевшился. Пассажиры, замужжённые зноем, потянулись к остановке. Я разглядывала публику. Особенно выделялась одна дама — стройная, в огромных солнечных очках, алой кофтушке и белых бриджах. Всё это великолепие венчала шляпа, будто сбежавшая с мусорного бака. Рядом стоял аккуратный чемодан на колёсиках — как будто она едет не в деревню, а на курсе валют. Заблудилась, не иначе.
Вдруг к остановке, расталкивая всех локтыми, прорвалась бабушка лет за пятьдесят. В простеньком платье с ромашками, с выцветшим платочком на голове, она тащила мешки, каждый размером с телевизор. «Побереги-и-ись!» — орала она, пробиваясь к автобусу, как танк, и упёрлась прямо в «модницу». Та стояла, как скала. Я замерла: вот-вот завяжется драка! Деревня против города — словесная дуэль неизбежна.
Но тут подъехал автобус — старый, кашляющий, будто заслуженный пенсионер. Толпа ринулась внутрь. Я, сжимая заветку, протиснулась на своё место, которое никто не занял, хоть и старались. И тут заметила: я сижу прямо за этими двумя. Бабушка с мешками прижала «модницу» к окну. Та, понимая, что спорить бесполезно, едва сдерживала вздох. Положила шляпу на колени, но поля едва не задевали соседку. Пришлось надеть её снова. Народ захихикал, одобряя.
Автобус, скрипя, тронулся. Рядом дре́мал парень в наушниках. А бабушке не сиделась. Видимо, что-то произошло до моего появления, и она решила взять реванш. Ворча про «всех городских», она ерзала на сиденье, пихала мешками красный чемодан. Жара только подливала масла в огонь. Пот лился с неё градом. Она сняла платок, вытерла лицо и начала заправлять короткие седые волосы за уши.
Вдруг шляпа повернулась, показав аккуратный профиль.
— Всё такая же шлюза, Толстопыра, — спокойно сказала «модница».
Автобус будто подпрыгнул.
— Че-го?! — взревела бабушка, задрожая от возмущения. — Это я Толстопыра?!
Она раскинула руки, призывая всех в свидетели.
— Вы слышали, чё она несёт?!
— Сними очки! — потребовала она.
Я ужаснулась: сейчас начнётся мордобой! Публика замерла. Очки медленно снялись. Бабушка ахнула и… кинулась обнимать «модницу».
— Люди! Да это же Любка моя, Пушинка! — заорала она. — Мы с ней в Воронеже за три копейки мороженое делили! Любка Зверецкая! Господи, сколько лет прошло? Тридцать? Как ты меня узнала?
— По привычке своей, Таиська, — улыбнулась стройная. — Вечно за уши волосы забираешь, когда нервничаешь. Я в ваш дом отдыха еду, сердце лечить.
— В дом отдыха? Бли-и-ин! Я там столовая-завхоз, меня там все знают! — гордо заявила Таисия. — А ты всё такая же — шампанское в одном глазу?
— На пенсии, но танцы веду, — ответила Любка, поправляя шляпу, которую я вернула ей.
Женщины успокоились, начали вспоминать молодость.
— Всё найдём, у меня ноут с собой, в Одноклассниках повбиваем, — пообещала Любка.
— В Одноклассниках?! — Таисия так заржала, что водитель закашлялся. — У нас сначала надо на стол залезть, чтобы сигнал поймать! Невестка моя, Карина, с ноутбуком по стремянке лазает. Но разберёмся, у нас дом отдыха семиэтажный, там связь есть. Слушай, Любка, поехали ко мне? Посидим, заварной кашкой объединимся, конфет купила.
За окном мелькали поля, свиньи, пруды с гусями. Автобус останавливался у деревенек, выпуская пассажиров. Я прильнула к окну, сочувствуя старому автобусу, а до меня доносились голоса:
— Постарели мы, Таись, — вздыхала Любка. — Как время летит.
— Ты ещё ничего, моднючая! А я — простая, — хохотнула Таисия. — Меня невестка не наряжает,— Да ладно, старушка, — засмеялась Любка, поправляя шляпу, — посмотри, как мы сейчас заживём, будто снова нам по семнадцать, и пусть весь автобус завидует.
