НОСОВОЙ ПЛАТОК. ИСТОРИЯ О ЛЮБВИ, КОТОРАЯ ШЛА СВОИМ ПУТЁМ
— Опять Степан храпит! — с досадой подумала Людмила, сталкивая его руку с плеча и отворачиваясь к стене. Взглянула на часы — без четверти два.
— Теперь уж точно не усну… А завтра на работу. Пусть и вечерняя смена, но всё равно. Не двадцать лет мне, чтобы не спать ночь, а утром — кофе да вперёд, будто ничего и не было. Да и не свидание это под луной, где потом до рассвета перебираешь в памяти каждое слово… — размышляла она. — А рядом — этот седой храпящий муж, и внутри лишь раздражение.
Во тьме Людмила разглядывала спящего супруга. Лицо его было мирным, морщины на лбу — следы прожитых лет, общих тревог и потерь. В этом была своя тихая нежность, но в ту ночь в душе поднялась тень обиды, недоумения, горечи.
— Вроде бы всё есть: дети выросли, дом, работа. Остались вдвоём — и… что-то не так. Но что именно? — мысли её ковыряли душу, как тупой гвоздь.
Она перевернулась на спину, уставившись в потолок.
— Степан изменился. Не спешит к двери, когда я прихожу. Не берёт пальто, не спрашивает, как прошёл день. Просто целует в щёку и идёт по своим делам. А за столом этот его чавкающий звук… до дрожи раздражает. Да ещё и вещи прячет — думает, я не замечаю. Заснёт — я встаю, стираю его рубашки, глажу… А он утром ворчит: «Зачем мою любимую в стирку засунула?»
В груди скопилось столько боли, что, казалось, дышать стало тяжело.
— Обижал он меня, и не раз. Прощали друг друга, мирились. Но его родня… Отдельная история! На свадьбе поздравляли только его, будто меня и не было. Потом пересчитывали мои туфли, шептались, что мотовка… А ведь всё, что у меня было, — шила подруга, да и то дёшево. Сама всегда зарабатывала, ни у кого на шее не сидела!
Слёзы подступили к горлу.
— Но самое больное — болезнь Оленьки. Наша девочка тогда тяжело заболела. Мы обошли всех врачей, пока наконец нашли причину. Я ночами не спала от страха. А он… молчал. Не обнял. Ни слова поддержки. Ни одного «всё наладится». Будто был где-то далеко. Тогда мне казалось, мы потеряли друг друга навсегда…
И вдруг память вернула её к самому началу.
Лето. Институт. Дождь. Слёзы. У неё даже зонта не было, платье промокло насквозь, ноги шлёпали по лужам.
— Где мне взять эти чёртовы три рубля? — думала она тогда. — Все скинулись на подарки преподавателям, а у меня… всего рубль двадцать в кармане. Бабка Матрёна дала рубль из своей пенсии. Мать и вовсе сказала: «Не за тем учишься, чтобы подхалимничать».
И вот — под ливнем, с комом обиды в горле, она шла по чужому району. И вдруг — будто ангел с небес — над ней раскрылся зонт. Чёрный, японский, с ручкой из берёзы.
— Девушка, вы же совсем промокли. Зачем без зонта в такую погоду? — услышала она чей-то голос.
— А вам какое дело? — огрызнулась, не оборачиваясь.
— Просто хотел дать платок. Чистый. Вот, — голос был мягким, слегка смущённым.
И он протянул ей платок — белый, в синюю клетку. От него пахло чем-то крепким, надёжным, мужским.
— Я — Степан, — представился он. — А вы?
— Людмила. Но можно просто Мила.
— Пойдёмте вон в столовую. Куплю вам чаю и пирожок. Обсохнете, согреетесь — и расскажете, что случилось. Клянусь, я не из тех, кто девушек обижает.
Она, к своему удивлению, согласилась. И за тем столом впервые выложила незнакомцу всю душу. А на прощанье он сунул ей три рубля.
— Возьми. Даже не думай отказываться. Ты мне ничего не должна. Просто… не хочу, чтобы ты из-за денег плакала.
Через неделю она принесла эти деньги на скамейку в сквере. Он не взял.
— Знаешь, каждый мужчина хочет быть нужным. Ты дала мне это почувствовать. И если не против… я бы хотел быть рядом.
Так началась их жизнь.
— Как ты догадался, что я плачу? — спрашивала она потом, уже женой.
— Сердце подсказало.
И теперь, в темноте, лёжа рядом с этим седым, храпящим, родным человеком, она вдруг осознала — за все годы он не раз был ей опИ так тихо, как снег за окном, к ней пришло понимание — любовь не в громких словах, а в этих маленьких, тёплых, незаметных мгновениях, из которых и сложена их общая жизнь.
