— Опять Артём храпит! — с досадой подумала Светлана, отодвигая его руку и поворачиваясь лицом к стене. Взглянула на часы: без пятнадцати два ночи.

— Ну вот, теперь не усну… А завтра же смена. Ладно, не первую, но всё равно. Уже не двадцатка, чтоб ночь гулять, а утром — кофе, и будто огурчик. Да и не свидание под звёздами, где каждое слово ловишь, чтобы запомнить… — крутилось в голове. — А тут — храпящий муж с сединой у висков, и внутри только раздражение.

В полутьме она разглядывала его лицо. Спокойное, с морщинами — следами лет, тревог, общих невзгод. В этом была какая-то привычная нежность, но сегодня в душе шевельнулось что-то другое: обида, досада, сомнение.

— Вроде бы всё есть: дети выросли, дом, работа. Остались вдвоём — и… что-то не то. Вот что? — мысли царапали душу, как ржавый гвоздь.

Она перевернулась на спину, уставилась в потолок.

— Артём изменился. Не бежит к двери, когда я прихожу. Не принимает пальто, не спрашивает, как день прошёл. Просто чмокает в щёку и идёт по своим делам. А этот противный чавкающий звук, когда он пьёт чай… сводит с ума. И как прячет грязное бельё! Думает, я не замечу. Заснёт — а я встаю, стираю, глажу… А утром ещё и ворчит: «Зачем мою любимую рубашку убрала?»

В груди сжалось так, что, казалось, не хватает воздуха.

— А ведь он меня ранил. Не раз. Прощали друг друга, мирились. Но его родня… это вообще отдельная история! На свадьбе поздравляли только его, будто я — пустое место. Потом шептались, считая мои сапоги: «Транжира!» А все мои вещи были дешёвками, сшитыми подругой. Я всегда сама зарабатывала, никогда не висела у него на шее!

Глаза наполнились слезами.

— Но самое страшное — болезнь Лизки. Наша девочка тогда тяжело заболела. Мы обивали пороги больниц, пока врачи не поставили диагноз. Я не спала ночами от страха. А он… молчал. Не обнял. Ни слова. Ни одного «всё будет хорошо». Как будто его там не было. Мне казалось тогда, мы навсегда потеряли друг друга…

И вдруг в памяти всплыло одно воспоминание. Самое начало.

Лето. Университет. Слёзы. Ливень. У неё не было зонта, платье промокло насквозь, ноги шлёпали по лужам.

— Где мне взять эти чёртовы пять рублей? — думала она. — Все скинулись на подарки преподавателям, а у меня… два тридцать в кармане. Бабка Матрёна дала два рубля из своей пенсии. Мать — ни копейки. Мол, не для того учишься, чтоб подхалимничать.

И вот — под проливным дождём, с комом в горле, она шла по незнакомым улицам. И вдруг над головой раскрылся зонт. Чёрный, с деревянной ручкой.

— Девушка, вы же промокли. Зачем без зонта? — раздался голос.

— А вам какое дело? — огрызнулась она, даже не глядя.

— Просто хотел дать платок. Чистый. Вот. — Голос был тёплый, с лёгким смущением.

Он протянул ей платок — белый, в синюю клетку. От него пахло чем-то надёжным, знакомым.

— Я — Артём. А вы?

— Света.

— Пойдёмте в кафе. Угощу чаем и пирожным. Обсохнете и расскажете, что случилось. Честное слово, я не злой.

Она почему-то согласилась. И впервые в жизни выложила незнакомцу всё. А уходя, он сунул ей в руку пять рублей.

— Бери. Не спорь. Ты мне ничего не должна. Просто… не хочу, чтобы ты так переживала.

Через неделю она принесла эти деньги в парк. Он не взял.

— Понимаешь, каждый мужчина хочет быть нужным. Ты дала мне это почувствовать. Если не против… я хотел бы остаться рядом.

Так началась их история.

— Как ты догадался, что я плачу? — спрашивала она потом, уже женой.

— Сердцем почувствовал.

И сейчас, в темноте, лежа рядом с этим поседевшим, храпящим, родным человеком, она вдруг ясно осознала: он всё эти годы был рядом. Не жаловался. Не бросил. Делил с ней всё — и горе, и радость. Просто не всегда так, как ей хотелось.

— А может, это я изменилась? — мелькнуло в голове.

Артём повернулся во сне, притянул её к себе, уткнулся носом в волосы. И на душе стало тепло, будто кто-то невидимый обнял.

Утром на кухне он улыбнулся:

— Проснулась, мурлыка моя?

— Я что, храпела? — возмутилась она.

— Ну… скорее, сладко посапывала. Как наш кот Барсик.

— Серьёзно?

И тогда она поняла: иногда мы так пристально ищем соринку в глазу любимого, что не замечаем бревна в своём. А счастье — оно тихое. В платке, в пирожном, в молчаливом «держись», в поцелуе в затылок.

Надо просто уметь это разглядеть. И не забыть сохранить.