В нашем доме в деревне Окунёво появилась она, и мы с братом возненавидели её с первого взгляда.

Высокая, с вьющимися волосами, худая, как жердь. Платье на ней было красивое, но руки — не мамины. Пальцы короче, крепче, сжаты в кулак. Ноги тоньше, чем у мамы, а ступни шире.

Мы с братом Тимкой, мне десять, ему восемь, сидели и сверлили её глазами.

— Дылда какая, никакая не Люда, а Людмилища! — прошипел Тимка.

Отец заметил наше поведение и рявкнул:

— Нормально себя ведите! Что за хамство?

— А она надолго к нам? — надулся Тимка. Ему можно, он младшенький.

— Навсегда, — отрезал отец.

Его голос дрожал от злости. Мы знали: если разозлить его, будет плохо. Лучше не испытывать.

Через час Люда собралась уходить. Надела сапоги, подошла к двери, и тут Тимка, хитрёно прищурившись, подставил ей ногу. Она едва не шлёпнулась в прихожей.

Отец встревожился:

— Что случилось?

— Споткнулась о валенки, — ответила Люда, не глядя на Тимку.

— Всё разбросано, я уберу! — тут же выпалил он.

И мы поняли: отец её любит.

Наши попытки выжить её провалились. Она не сдавалась. Однажды, когда мы остались с ней без отца и снова вели себя отвратительно, Люда тихо сказала:

— Ваша мама умерла. Так бывает, к несчастью. Она смотрит на вас с небес и всё видит. Думаю, ей больно от вашего поведения. Разве память о ней — это злость? Человек добр поступками. Не верю, что вы всегда такие колючие, как дикобразы!

Её слова, спокойные, но твёрдые, постепенно гасили нашу злобу.

Однажды я помогла Люде разобрать пакеты из магазина. Она так хвалила меня, даже по плечу погладила! Руки не мамины, но тепло её ладони растопило лёд внутри.

Тимка заревновал. Побежал расставить вымытые чашки. Люда и его похвалила, а вечером с восторгом рассказала отцу, какие мы молодцы. Он светился от счастья.

Но её чуждость всё ещё держала нас на расстоянии. Хотелось пустить её в сердце, но что-то мешало. Не мать она нам, и баста!

Через год мы забыли, как жили без Люды. А после одного случая полюбили её так же сильно, как отец.

Тимке в шестом классе доставалось от одноклассника, Витьки Рыкова. Тот, наглый и драчливый, выбрал тихоню Тимку мишенью. Витькина семья была «полной», отец подзуживал: «Ты мужик, бей первым, не жди, пока тебя!» Вот Витька и отыгрывался на Тимке.

Брат молчал, не жаловался. Надеялся, что само рассосётся. Но такие, как Витька, безнаказанностью только распаляются. Он уже открыто бил Тимку по спине, стоило тому пройти мимо.

Я узнала об этом, увидев синяки. Тимка долго отнекивался, но потом сознался, умоляя не говорить отцу: «Будет только хуже». И просил не лезть к Витьке самой, хотя я готова была разорвать его за брата.

Мы не знали, что под дверью стояла Люда и всё слышала.

На следующий день она под предлогом похода в магазин пошла с нами в школу. Попросила показать Витьку. Я указала на него, кипя от ярости: пусть знает, падло!

А дальше случилось невероятное. На уроке литературы Люда заглянула в класс — вся такая нарядная, с аккуратной укладкой и маникюром. Тихо попросила Витьку выйти, мол, дело срочное.

Учительница разрешила, ничего не заподозрив. Витька вышел, думая, что его вызывают по какому-то школьному поводу — он должен был нести цветы к памятнику.

В коридоре Люда схватила его за шкирку, приподняла и прошипела:

— Ты чего к моему сыну пристаёшь?

— К к-какому сыну? — запищал Витька.

— К Дане Кузнецову!

— Н-ничего…

— Вот и я хочу, чтобы ничего! Если ещё раз тронешь моего сына или даже взглянешь косо, я тебя в пыль сотру, понял? А если проболтаешься, твоего отца в тюрьму упеку за воспитание отморозка! Скажешь училке, что я соседка, ключ просила. А после уроков извинишься перед Данькой. Я проверю!

Витька, дрожа, вернулся в класс, пробубнил что-то про «соседку». С тех пор он не то что не трогал Тимку — шарахался от него. Извинился в тот же день, коротко, но искренне.

— Отцу не говорите, — попросила Люда. Но мы не удержались, всё рассказали. Он был в восторге.

Позже Люда и меня спасла. В семнадцать я влюбилась — той глупой, слепой любовью, когда мозги отключаются. Связалась с безработным музыкантом, вечно пьяным. Он называл меня музой, а я таяла, не видя правды.

Люда пришла к нему и спросила: «Ты хоть раз трезвый бываешь? И на что вы жить собираетесь?»

Она сказала, что подумает о нашей «любви», если у него будет план, как меня содержать. Его прокуренная общага серьёзности не добавляла.

Он был младше Люды на десять лет, старше меня на восемнадцать. Она не церемонилась. Его ответы я даже повторять не буду, но мне было так стыдно перед ней! Особенно когда она сказала: «Я думала, ты умнее».

Моя «любовь» закончилась грязно, но вовремя — Люда спасла меня от беды.

Прошли годы. У нас с Тимкой свои семьи, где главное — любовь, уважение и забота. Эти ценности привила нам Люда.

Нет в мире женщины, которая сделала бы для нас больше. Отец с ней счастлив, окружён заботой.

Мы узнали, что у Люды была своя трагедия. Она любила отца и ушла от мужа. У неё был сын, но он погиб из-за его пьяной выходки. Она не смогла простить.

Нам хочется верить, что мы с Тимкой хоть немного смягчили её боль. Её роль в нашей жизни огромна, и ничто её не перечеркнёт.

Вокруг Люды собирается вся семья. Мы не знаем, как её благодарить, какие тапочки ей подарить. Ценим и бережём.

Настоящие матери, даже если им подножку ставят, никогда не падают.