**Носовой платок: история любви, что сильнее времени**
В спальне маленького домика в Калуге стояла тишина, прерываемая лишь могучим храпом.
— Опять Игорь храпит! — с досадой подумала Ольга. Сбросила с плеча его тяжёлую руку и перевернулась на другой бок.
Глянула на телефон — третий час ночи.
— Всё, не усну теперь, — злилась про себя. — Завтра на работу, а я буду клевать носом. Хоть и вторая смена, но всё равно! Не двадцать лет, чтоб ночь напролёт гулять, а утром быть свежей, как огурчик. Да и не те теперь ночи, когда мы с Игорем шептались под луной, а я потом лежала без сна, вспоминая каждое его слово. Остались обрывки фраз, его улыбка да мои дурацкие хихиканья в подушку. Его лицо — такое родное — мелькало перед глазами, как в старом кино. Глаза — синие, тёплые, без фальши…
А Игорь, как ни в чём не бывало, издал громкий всхлип и продолжал посапывать.
— Что с ним делать? — думала Ольга. — Может, спать в разных комнатах?
От бессонницы полезли старые обиды, обрастая новыми. Казалось, их скопилось столько, что хватит на грузовик с прицепом. Что гнало её? Досада? Разочарование? Кто разберёт…
— Дети выросли, улетели. Остались мы вдвоём. Вроде всё хорошо, но чего-то не хватает. Чего? — мысли сверлили голову, как тупое сверло, и выгнать их не получалось.
В темноте Ольга разглядывала мужа. Он мирно сопел, не подозревая, что стал объектом её ночных раздумий. Она искала в нём изъяны, умножая их в уме, забыв, что на ноль делить нельзя. В чужом глазу и соринку заметишь, да?
— Совсем поседел, — отметила она. — И живот вырос. Морщины, как трещины на старой карте, покрыли лоб, выдавая возраст, пережитые вместе болезни, потери. А ведь каким красавцем был!
— Не встречает с работы, как раньше, — продолжала она. — Не слышит, как я захожу, не бежит в прихожую, не снимает пальто, не целует. А как чай пьёт — чавкает, будто каша во рту! Грязные рубашки прячет, думает, я не найду. А я, пока он спит, стираю, утром кладу чистые, а он ещё ворчит: «Отдай старые, я к ним привык!»
— Обижал, конечно, — накручивала себя Ольга. — Не раз. Ссорились, мирились. А уж от его родни натерпелась! Они до сих пор считают, что я ему не пара. На свадьбе его обнимали, поздравляли, а я стояла, как мебель. Считали мои платья, туфли, в глаза называли мотовкой. А я всегда работала, вещей у меня было — раз-два и обчёлся, да и те простые. Подруга шила мне по выкройкам из «Бурды». А Игорь не защищал, только говорил: «Не обращай внимания, солнышко. Это зависть. Будь выше».
— Самое больное, — вспомнила Ольга, — когда наша Катя заболела. Серьёзно. Я с ней по больницам носилась, пока диагноз не поставили. В Москву ездили на обследования, ночами не спала, боялась худшего. А Игорь молчал. Уходил в другую комнату, не обнимал, не говорил: «Всё будет хорошо». Мне так этого не хватало! Конечно, все горюют по-своему. Но тогда я чувствовала, что мы чужие. Потом, когда всё прошло, плакали вместе, просили друг у друга прощения…
— А как он за мной ухаживал! — вдруг вспыхнуло в памяти. — Как познакомились! Шла по незнакомой улице, ревела в три ручья. Домой не хотелось. Дождь лил стеной, зонта не было. Платье прилипло к ногам. А горе-то какое!
Училась в институте. Лето, сессия. Одногруппницы скинулись на цветы преподавателям. Тысяча рублей с человека. У меня таких денег не было. Мама отказала: «Не подхалимничай, учи билеты». А я и так зубрила ночами. Стипендию, повышенную за отличную учёбу, отдавала маме, а она выдавала мне сто рублей на три дня в столовую. И ни копейки больше. Проездной был, дома кормили — зачем мне деньги? Так думали родители. Но я не в обиде, научили бережливости.
— И вот иду, вся в слезах, злая на весь свет. Где взять деньги? Завтра сдавать старосте, а у меня в кармане двести рублей да мелочь. Мелочь — это я не ела в столовой, хоть живот сводило от голода. Бабушка, моя опора, пенсию получит через неделю, дала двести — больше не могла. Занять не у кого: подруги такие же бедные, родня — от зарплаты до зарплаты. Первое июля, до получки пять дней.
И вдруг надо мной раскрылся зонт — чёрный, с деревянной ручкой.
— Девушка, что вы одна по темноте в такой ливень? Без зонта? Простудитесь! — раздался мужской голос.
— Да какое вам дело! — огрызнулась я. — Отстаньте!
— Я просто хотел дать вам платок. Чистый. Позвольте вытереть слёзы, — мягко сказал он.
Достал из кармана платок — белый, в красную клетку. От него пахло одеколоном, и я замерла. Этот платок до сих пор лежит у нас в шкафу, как реликвия. Я его выстирала, храню.
— Как он догадался, что я плачу? — думала Ольга. — Дождь же, слёз не видно.
— Сердцем почувствовал, — объяснил потом Игорь. — Как я мог оставить такую девушку одну?
— Как вас зовут, прекрасная незнакомка? — спросил он тогда.
— Ольга, — буркнула я.
— А я Игорь. Вот и познакомились. Оля, можно так? Рядом кафе, уютное. Угощу вас чаем с пирожным. Расскажете, что случилось. Не бойтесь, я не обижу, ваш секрет останется со мной, — улыбнулся он, ведя меня под зонтом.
Ольга, вспоминая, еле сдержала улыбку, чтобы не разбудить мужа.
— В кафе я выложила всё. Осторожная всегда, а тут — чужому парню! Не знаю, как так вышло. Игорь слушал молча, потом проводил до дома и у подъезда достал из кошелька тысячу.
— Возьмите, не отказывайтесь, — сказал. — Не позволю, чтобы умная девушка плакала из-за денег. Они наживное, а грусть — пустое.
Я взяла. Через неделю бабушка дала тысячу. СияяЯ отдала их Игорю в парке, а он рассмеялся, обнял меня и сказал: «Главное сокровище — не деньги, а ты, моя девочка».
