Я перестала помогать дочери деньгами — и она перестала звать меня в гости. Уже год я не вижу своего внука.
Я пенсионерка. Теперь, когда не могу давать деньги, похоже, стала никому не нужна. Дочь больше не заходит, не приглашает, и внука я не вижу. Больно осознавать, что, возможно, все эти годы я была для неё просто «банкоматом». А ведь я старалась дать ей всё, чего сама была лишена в молодости.
Я начала работать сразу после рождения дочери — одна, без мужа. Её отец исчез, едва узнал о беременности. Сказал, что не готов к ответственности, и ушёл. А я осталась с ребёнком. Трудилась без отдыха — днём шила, ночью мыла полы в офисах. Потом уехала на заработок в Германию. Работала на износ, лишь бы моя девочка ни в чём не нуждалась.
Когда дочери исполнилось четыре, я уехала в Польшу. Пять лет жила там, приезжала редко, но каждый месяц отправляла деньги — не только на еду и одежду, но и на ремонт квартиры бабушки, где она жила. Скучала ужасно, но терпела — ради будущего.
Когда вернулась, дочери было уже девять. Думала, наверстаем упущенное, сблизимся. Водила её на танцы, интересовалась школой, радовалась её успехам. Казалось, между нами настоящая связь. Теперь понимаю — это был самообман.
В двадцать три она вышла замуж. К тому времени у неё уже была своя однокомнатная квартира — я оформила её на неё ещё в школе. После свадьбы молодые переехали туда. Зять оказался… не самым хозяйственным. Работал кое-как, денег вечно не хватало. И я снова помогала — переводила по десять тысяч рублей каждый месяц, покупала продукты, лекарства. Когда родился внук, траты выросли вдвое. Всё для малыша — коляска, кроватка, игрушки. Родители зятя отстранились: «Сами родили — сами справляйтесь».
А я не могла бросить их. Поддерживала — и деньгами, и морально. Часто заходила, они тоже бывали у меня. Зять, кажется, не очень радовался, но молчал. Я не лезла в их жизнь — не хотела ссор. Это её выбор.
Шли годы. Дочь вышла из декрета, устроилась на работу. Внука отдали в садик, а я всё ещё помогала: оплачивала секции, покупала одежду, подкидывала на бытовые нужды. Но потом грязил кризис. Мою фирму закрыли. Я поняла — больше не потяну, здоровье не то. Ушла на пенсию. Предупредила дочь: «Финансово помогать не смогу, но с внуком посижу, из садика заберу».
«Хорошо, мам», — ответила она… и пропала.
С тех пор — ни звонков, ни визитов. На сообщения отвечает сухо, будто из вежливости. Иногда присылает голосовое на праздники. Год прошёл. Я ни разу не видела внука — ни на день рождения, ни на утреннике.
Пыталась приходить сама. Стояла у двери с пирогом или новой книжкой. Открывали, но говорили: «Мы сейчас заняты» или «Давай в другой раз». Не хамили, но и не звали внутрь. Видно было — я здесь лишняя.
Теперь ясно: я была нужна, пока приносила пользу. Пока давала деньги. А теперь… будто стёрли из жизни. Как будто мое присутствие их смущает. Как напоминание о былой зависимости. Теперь, когда «встали на ноги», хотят забыть.
И я спрашиваю себя: где ошиблась? Любила, работала, отдавала всё. Но, может, слишком много давала? Избаловала?
Я всё ещё люблю дочь. И внука. Но в моей квартире теперь тишина. А сердце разбито.
