Я оказалась в кошмаре, из которого нет ни одного приличного выхода. Мне сорок, и я не желаю ухаживать за своей больной матерью. Не из-за лени. Не из-за чёрствости. Просто есть причины, о которых не хочу отчитываться перед каждым родственником. Но именно они — родня — теперь давят на меня, как пресс.
Моя мать сама пыталась избавиться от меня
Моей матери сейчас восемьдесят, а я — её поздний, нежеланный ребёнок. Старшую сестру она родила в двадцать два от первого мужа. Потом развод, и начался кавардак: пьянки, случайные мужики, ночные гулянки. Сестра росла, как сорная трава. Соседки забирали её к себе, пока мать лежала в отключке.
Когда маме стукнуло сорок, она снова забеременела — мной. Как сама потом рассказывала, аборт делать было уже поздно. А ещё упоминала, какие «бабкины методы» пробовала, чтобы от меня избавиться. И в каждой ссоре повторяла одно и то же:
— Я же говорила, зря тебя не выкинула…
Я — её позорная ошибка. Нежеланная девочка без отца. Мать тогда крутилась с кем попало, и мне просто повезло выжить. А воспитывала меня старшая сестра, которой самой было шестнадцать. Не потому что хотела, а потому что больше некому.
Наш дом был похож на барак, а не на семью
Детство — это вонь перегара, крики, драки, визг и слёзы. Мужики сменялись, все пили, один, когда мне было десять, попытался ко мне пристать. Я вырвалась и просидела всю ночь на лавочке у подъезда. Хорошо, хоть лето было. Матери сказала — его больше не видели. Но ничего не изменилось.
Когда сестре исполнилось двадцать пять, она сбежала в другой город. Перестала общаться. Я её понимаю. Не осуждаю. Она была мне больше матерью, чем родная — кормила, мыла, водила в садик. Но, наверное, ненавидела за то, что из-за меня прожила чужую жизнь.
Бунт и пустота
С пятнадцати я почти не появлялась дома. Жила у друзей, встречалась с парнем. Мать стала для меня чужим человеком. Мы жили в одной квартире, как соседи. Иногда она била меня — чаще пьяная. Иногда орала. Иногда просто делала вид, что меня нет.
После школы уехала в техникум с общежитием. Мать даже обрадовалась, что я исчезла. С тех пор почти не общались. Поздравлений, звонков — ничего не было. Мне это и не требовалось.
Теперь она у меня — и я не хочу с ней жить
Я не замужем. Детей нет. Брак был — не сложилось. Сейчас есть мужчина, но замуж идти не собираюсь. Живу одна, работаю, наслаждаюсь тишиной.
Три месяца назад у матери случился инсульт. Родня положила её в больницу и позвонила мне. Я не поехала. Просто перевела деньги на лекарства. Ни страха, ни жалости — ничего не было.
После выписки её привезли ко мне. Сказали: «Ты же дочь, кто, если не ты?» Думали, я растаю при виде слабой старушки. Но я увидела ту же женщину, что сломала мне детство.
Сразу сказала: оформляю документы в дом престарелых. Не хочу её видеть, не буду ухаживать. Когда я была беспомощным ребёнком, ей было всё равно. Она меня не растила, не любила. Почему теперь я должна жертвовать собой?
Мать, конечно, после инсульта говорит неразборчиво, но мат у неё отчётливый.
Родственники в шоке — но никто не хочет её брать
С тех пор тётка звонит каждый день. Уговаривает, грозится, пугает «божьей карой». Говорит, что детей у меня не будет. Предложила ей забрать мать к себе. Ответ: «У меня однушка, куда я её дену?»
Ещё одна дальняя родственница орала в трубку, называла меня тварью, жаловалась, что мать меня тогда не прикончила. Все эмоции, но на деле никто ничего делать не хочет. Все считают, что заботиться должна я. Потому что дочь. Потому что «так положено».
Но у меня нет любви к этой женщине. Нет благодарности. И я не обязана.
Помогу деньгами, продуктами, лекарствами. Но не стану обнимать тех, кто сам сжёг все мосты. А если кто-то хочет меня осуждать — пусть сам попробует жить с матерью, которая твердила: «Ты ошибка».
P.S. Быть матерью — не значит просто родить. Нужно вырастить, обнять, защитить. Она ничего этого не сделала. А теперь требует любви. Но её у меня просто нет.
