Сегодня снова думала о маме, о том, что она тяжело болеет… и о том, что в душе у меня пустота. Наверное, она этого заслужила.
В нашем доме живет бабушка Лидия Ивановична. Всю жизнь она была той редкой соседкой, которая и пирогом угостит, и лекарство в аптеку сбегает купить. Когда мама слегла, Лидия Ивановича без лишних слов взяла заботу о ней на себя: варила бульоны, убиралась, сидела ночами у постели. Благодаря ей мама пошла на поправку.
А потом заболела сама Лидия Ивановична — и куда серьезнее. В больницу ее увезли на «скорой». Я-то думала, что она совсем одна, без родни. Оказалось, есть взрослые дети: сын — какой-то важный чиновник в Москве, дочь — владелица сети салонов красоты, куча внуков. Живут, не тужат. Но за все годы никто из них даже не позвонил старой лишний раз.
Когда Лидию Ивановну госпитализировали, дочь ее таки приехала — собрать в больницу сумку. Столкнулись мы в подъезде. Я, дура, предложила помочь, рассказать, как ухаживать…
— Не важивайтесь, — отрезала та, даже не глядя. — Принесла, что в списке указали, и ладно. Пусть рада, что я вообще оторвалась от дел.
От такой черствости дыхание перехватило. Как можно вот так — привезти носки да халат и умыть руки?
Я же после работы каждый день заходила к Лидии Ивановне: приносила домашний борщ, читала вслед за ней молитвы (хотя сама не верю), держала за руку. А вечером, дома, снова и снова вспоминала ее дочь. Мама, услышав мои возмущения, только вздохнула:
— Ты их семейных драм не знаешь. Может, сама виновата, что дети отвернулись.
— Да какая разница? Это же мать…
— Если б все рассуждали, как ты, жили бы мы в раю.
Правда, наверное. Чужие семьи — темный лес. Кто знает, какие там обиды закопали годами. Но как-то… дико. В лифте потом видела ту самую дочь — в норковой шубе, с новым айфоном. И подумала: грех, наверное, но пусть у моей мамы хоть и скверный характер, зато я свою совесть перед ней чистой держу.
