**Сердце не в долг**
В тот вечер Катерина рубила капусту, когда Павел заглянул на кухню, тяжело переступив порог.
— Кать, слушай… Мама принесла сковородку, — пробормотал он, потирая затылок. — Говорит, французская, с антипригарным покрытием, лучшая в магазине.
Катерина даже не подняла глаза.
— И что, теперь мы ей должны?
Павел потупился.
— Ну… в общем, да.
— А чек приклеила к дну, чтобы не забыли? — Катерина резко ударила ножом по доске. — Надоели её «подарки»…
— Она считает, что наша старая уже никуда не годится.
— Паша, у нас сковородок как в столовой! И все целые!
Он постоял молча, вздохнул и ушёл. Это была не первая «помощь» от его матери. Сначала — простыни, потом — тарелки, занавески, корзина для белья… Всё «от чистого сердца». А следом — счёт и вздохи о «копеечной пенсии».
Антонина Петровна, мать Павла, ворвалась в их жизнь недавно. Раньше она жила в глухом городке под Воронежем, а внука видела лишь на фотках в соцсетях. Когда родился Алёша, она позвонила раз, спросила имя и пропала. Катерина тогда облегчённо выдохнула: «Пусть так, чем свекровь, вечно лезущая в душу».
Но прошлой зимой всё перевернулось. Антонина поскользнулась на обледеневшей ступеньке и сломала шейку бедра. После больницы стало ясно: одной ей не выжить. Родных, кроме Павла, не осталось, и он, скрипя сердцем, забрал её к себе.
— Поживёт пару месяцев, пока не окрепнет. Три — максимум.
Три месяца растянулись на полгода. Антонина обжилась: заняла диван в гостиной, шепталась по телефону с подругами, смотрела сериалы на полной громкости. А ещё — сыпала советами. Сначала безобидными, но в каждом слове сквозило недовольство.
— Чайник у вас маловат, — ворчала она. — Коврик в прихожей — тряпка. Обои в зале — позор, а не жильё!
Советы сменились покупками: блендер, пароварка, утюг. Антонина не спрашивала — приносила и говорила:
— Вернёте, когда сможете. Я ж не чужая. Всё для вашего же блага.
Катерина и Павел не поспевали за её «щедростью». Поток подарков с намёком на долг не прекратился даже после её переезда в съёмную квартиру через два дома.
— Паш, блендер ей отдал? — спросила Катерина вечером, вытирая руки.
— Отдал. По частям.
— А пароварка?
— Ещё тысячу должен.
Катерина тяжело вздохнула. Спорить не было сил. Работа, дом, Алёша, которого готовили к школе, — всё выматывало. Разговоры с Антониной вёл Павел, но итог один: он пытался возразить, а она хваталась за сердце, жалуясь на дорогие таблетки и нищенскую пенсию. Он сдавался.
— Что я могу? — оправдывался он. — Она старается… Думает, помогает.
— Она не помогает, Паша. Она давит. Просто с ангельской улыбкой.
Павел молчал, зная, что жена права. Но в нём боролись долг перед матерью и желание защитить семью.
Хуже всего было другое. Катерина, глядя на мужа, думала об Алёше. Он видел, как отец молчит, как принимает «заботу». Что он вынесет из этого? Что взрослых нельзя ослушаться? Что «добро» нужно терпеть, даже если оно душит?
Мысль ударила, как обухом. Так жить нельзя. Не из-за денег — ради сына. Он должен знать: забота без уважения — не любовь, а цепи, завёрнутые в фантик.
Случай представился нежданно.
Алёша вернулся с улицы мрачнее тучи. За ним ввалилась Антонина, сияя, как ёлка на Красной площади. В руках — пакеты, набитые под завязку, и ранец, оттягивающий плечо.
— Всё, собрали Алёшку в школу! — объявила она торжественно. — Будет самым модным!
Катерина окаменела. Накануне они с Павлом и Алёшей обошли все магазины, выбрали ранец с «Фиксиками», тетради, пенал.
— Что собрали? — голос её дрогнул.
— Два костюма, на вырост. Куртку — дорогую, но тёплую. Кроссовки, ботинки. И пенал с каким-то мультяшным героем.
Алёша молчал, сжавшись. Антонина ушла, пообещав «позвонить насчёт денег». Катерина подозвала сына.
— Алёш, ты это выбирал?
— Нет… — он теребил край футболки. — Бабушка сказала, что лучше знает. Пенал с Человеком-пауком. Я сказал, что он мне не нравится, а она отмахнулась. И ботинки жмут.
— Почему взял?
— Она сказала — разносятся.
Его слова резали глубже, чем счёт за покупки. Сын учился молчать, как отец. Как она сама.
Вечером позвонила Антонина.
— Готовьте деньги. Костюмы, обувь, ранец — тысяч тридцать, может, больше. Чек на куртку пришлю.
Катерина сжала телефон так, что пальцы побелели.
— Антонина Петровна, вы могли бы посоветоваться с нами? Или хотя бы с Алёшей? Мы всё уже купили. И пенал с «Фиксиками», который он сам выбрал.
— Вот как?! Я для вас стараюсь, а вы мне в лицо плюёте?! Я лучше знаю, что внуку надо! Кто его в школу поведёт? Я! Тьфу, неблагодарные!
Она бросила трубку.
Павел съездил к ней на следующий день, вернулся с пустыми руками.
— Не открыла. Кричала через дверь, что мы её используем.
— И что ты ответил? — тихо спросила Катерина.
— Сказал, что ты права. Что я сам в детстве это терпел. И что Алёшу так ломать не дам.
В её глазах теплело. Павел впервые встал на её сторону без оговорок.
Прошла неделя тишины. Антонина не звонила. Часть «подарков» продали, костюм отдали соседям. Куртка ушла к племяннику. Ботинки стояли в углу — немой упрёк.
Но однажды Алёша вышел с телефоном, бледный.
— Бабушка написала… Говорит, у неё для меня подарок. Конструктор.
Катерина взяла телефон. На фото — набор с «Лего», о котором Алёша мечтал. Они копили на него кИ в тот день Катерина впервые почувствовала, что их семья — не долговая расписка, а крепкая дверь, которую больше никто не сможет открыть без спроса.
