Был обычный осенний день, когда кондукторша взглянула на него с тем выражением, какое бывает у людей, видящих призрака.
— Пуговица у вас вот-вот оторвётся, — буркнула она, хмурясь.
Иван промолчал. Он и сам знал.
Не стал объяснять, как на рассвете, торопясь, вытаскивал пиджак из-под сына, прижавшегося к нему во сне. Мальчик дышал прерывисто, цепляясь за отца, будто боялся, что тот исчезнет. Иван замер, разглядывая знакомые черты — ямочку на щеке, тёмные ресницы, шевелящиеся во сне. Тишина в комнате была такой прозрачной, что он слышал каждый вздох ребёнка. Осторожно высвободил рукав, но пуговица, зацепившись за одеяло, лопнула с тихим щелчком.
Теперь он ехал в дребезжащем трамвае по окраинам Нижнего Новгорода. Костюм был мятый, на рукаве расплывалось пятно от вишнёвого киселя — вчера сын опрокинул чашку, а заметил Иван только утром, уже спеша на остановку. Вернуться переодеться — времени не было. Этот костюм купили для собеседований, выбирали вместе с Ванькой, который висел у него на шее, смеялся и дёргал галстук, уверяя, что папа теперь «как банкир из кино».
Сегодня — пятая попытка за месяц. На прошлых разводили руками: «Мы вам перезвоним». Не звонили. Один раз сказали прямо: «Вам бы покойнее место, возраст не тот». Тогда впервые почувствовал, как годы становятся проклятием, перечёркивающим всё — опыт, знания, умение выкручиваться из любых передряг.
За плечами — два десятка лет на заводе: от техника до начальника цеха. Умел находить общий язык и с рабочими, и с директорами, вытаскивал производство из авралов. Но когда предприятие закрыли, остался с ипотекой, сыном и навыками, которые теперь никому не нужны. Жену вспоминал редко — её уход был как внезапный сквозняк: резкий, неожиданный, оставивший после себя лишь хлопнувшую калитку. Только по вечерам сын спрашивал: «Пап, а мама вернётся?» Иван молчал, потом шёл умываться, растирая лицо ладонями, будто смывая не столько воду, сколько бессилие.
Трамвай дёрнулся, папка с документами едва не упала. Подхватил её, поправил пиджак. Пятно казалось огромным, как печать неудачи. В грязном окне мелькало его отражение — усталое, с морщинами у глаз. «Без этого пятна взяли бы? Увидели бы человека за ним?»
Офис находился в зеркальной высотке. Холл сиял холодным блеском, лифты двигались бесшумно, свет падал сверху, не оставляя теней. Девушка с безупречным маникюром проводила его в переговорку. Помещение напоминало операционную — белые стены, никаких лишних деталей, только стеклянный стол и графин с водой. Иван сел, кресло скрипнуло под ним. Ждал, наблюдая, как в полированной поверхности стола отражается дверь.
— Иван Сергеевич? — в комнату вошёл мужчина в рубашке с подвёрнутыми рукавами.
— Да, я.
— Михаил. Руковожу отделом. Давайте без лишних слов. Резюме у вас серьёзное. Но вопрос: почему до сих пор не устроились?
Иван вздохнул. Знакомый сценарий: быть откровенным, но не жалующимся. Рассказал о закрытии завода, кризисе, сыне, готовности браться за что угодно. Михаил слушал, иногда кивая. Взгляд у него был усталый, но цепкий, будто видел не только слова, но и то, что прячется за ними.
— СинИван вышел на улицу, подставил лицо ветру, и вдруг понял, что больше не стыдится ни пятна на пиджаке, ни своей усталости — потому что даже если не позвонит Михаил, а на завтра снова придётся ехать на собеседование, дома его ждёт мальчишка, который верит в него без всяких причин.
