**Дневниковая запись**
Моя мать, словно прокурор на суде, требует, чтобы я отдала младшей сестре квартиру, доставшуюся мне от отца. Марина, моя сестра, ютятся с мужем, тремя детьми, матерью и отчимом в тесной двушке в Нижнем Новгороде. Их дом — как переполненный муравейник, где каждый сантиметр кричит о нехватке пространства. И вот мать решила: я, живущая одна, обязана отдать свою просторную трешку, чтобы облегчить их участь. Но я не готова жертвовать своим покоем ради тех, кто годами видел во мне чужую.
Когда мне было пять, мать разрушила нашу семью, уйдя к другому. Отец, измученный её предательством, умолял её остаться, но она лишь кричала, что всё кончено. Его страдания разрывали мне душу. Вскоре он уехал в Казань — не мог смотреть, как рушатся последние обломки его жизни. Я осталась с матерью и отчимом, но дом стал тюрьмой. Единственным светом были редкие поездки к отцу, где я чувствовала себя нужной, а не обузой.
Отчим с первых дней смотрел на меня как на лишний рот. После рождения Марины я и вовсе стала тенью. Мать возложила на меня заботы о сестре: пеленки, кормления, капризы. Выходные, которые сверстники проводили во дворе, я тратила на уборку и нянченье. Если осмеливалась возразить — наказание. Так росла моя обида на сестру, которую все холили, пока я была козлом отпущения.
Меня заставляли брать Марину везде — во двор, к подругам, даже к отцу. Если отказывалась — наказание. Это была не жизнь, а испытание. Мечтала сбежать. В пятнадцать хотела уехать к отцу, но он ушел в длительную командировку. Без него я была как потерянный котёнок. Вернувшись, он увидел, как мать меня гнобит, и даже грозился судом. Но это не помогло — для неё я так и осталась помехой.
К матери, отчиму и Марине я не чувствовала ничего, кроме пустоты. Они были чужими, а я — лишней в их доме. После школы я сбежала к отцу. Впервые дышала свободно. Поступила в институт, нашла работу, начала жить. Отец, продав бабушкину квартиру, купил просторную трешку. Не оформил её на меня — боялся, что мать начнёт вымогать. Мне было всё равно — я знала, он доверяет мне.
Через год его не стало. Сердце отказало, и моё разбилось вслед за его. С матерью мы не общались. Её мир крутился вокруг Марины, которая в семнадцать родила и вышла замуж. Они души в ней не чаяли, а обо мне забыли. Я не удивилась — привыкла быть невидимкой. У меня была квартира, работа, планы. Замуж? Пока не тороплюсь, хоть в моей жизни есть тот, кого люблю.
Прошло пять лет. У Марины трое детей, и вся их орава топчется в двушке с матерью и отчимом. Недавно мать начала звонить, обвиняя в чёрствости. Её новый ультиматум звучал как приговор:
— У Марины трое детей, а ты одна в трешке сидишь! Где твоя совесть? Отдай квартиру!
— И что? — спросила я, чувствуя, как закипает злость.
— Ты что, бессердечная? Это же семья!
— Моя семья — отец, который меня любил. А вы всегда видели во мне грязь. Я вам ничего не должна.
— Неблагодарная! — завизжала она. — Мы же родня!
— Родня? Вы мне никто.
Мать бросила трубку, но не унимается. Засыпает меня фото племянников, надеясь вызвать жалость. Но моё сердце молчит. Я не отдам свой дом тем, кто годами вытирал об меня ноги. Их проблемы — их забота. Я никому ничего не должна.
