КАК Я НЕНАВИДЕЛ ЕЁ
Смятый листок бумаги лежал в ящике её стола рядом с заявлением на увольнение. Я поднял его, и что-то внутри шепнуло это было для меня. В голову вдруг пришло воспоминание из детства, когда мы с пацанами играли в шпионов. Писали друг другу тайные послания лимонным соком на блюдце или молоком, зубочисткой вместо пера. Потом подносили к плите, и буквы проступали сквозь жар. Мы с ней, с Аней, тоже как-то вспоминали эти игры.
Я не мог дождаться обеда, рванул домой и, дрожа от нетерпения, будто влюблённый школяр, поднёс листок к газовой горелке. И оказался прав я ведь всегда прав! Это было её письмо. Она такая же безумная, как и я.
*»Если ты читаешь эти строки, значит, я не ошиблась, писала Аня. Ты догадался, что делать с бумагой. Всё могло быть иначе! Но, унижая меня, ты убил во мне всё, что к тебе было. Ты, кажется, даже получал удовольствие от этого. Может, это всё, на что ты способен. Если тебя когда-то обидели это не повод глумиться над теми, кто не ответит тебе тем же. Думаешь, я не могла? Но тогда это была бы уже не я.
Можно выиграть битву и проиграть войну. Не ищи меня. Прощай.»*
Почему? я снова и снова задаю себе этот вопрос. За что я её так дико, яростно, до безумия возненавидел?
Она вошла и будто принесла с собой солнце, лунный свет, запах моря и шум волн в одном вздохе. Птицы запели неведомые песни, розы и пионы расцвели разом. Я не романтик, но это почувствовал кожей.
Стало душно. Жарко. Я горел.
Аня не была красавицей, но в ней было что-то, сводившее меня с ума. Не скажу, что именно.
Думаете, я не видел красивых женщин? Ошибаетесь. Видел. Знал многих. Был пресыщен. Блондинки, брюнетки, рыжие хотя больше нравились брюнетки с короткими волосами. Цветы, духи, свидания. Всё было. Любил и был любим. Загорался быстро. Если получал отказ без сожалений шёл дальше.
Помню первую любовь. Расставание. Переживал. Потом понял: быть хозяином положения куда удобнее, чем просителем.
А тут… тут мне хотелось уткнуться лицом в её тёплые колени, коснуться её нежной кожи, запутаться пальцами в её русых волосах, вдыхать её без границ, без времени, без запретов.
Аня была моей подчинённой. Не лучшей работницей, но той, на кого можно положиться. Я доверял ей сложные проекты, и она справлялась.
Я мог орать на неё, смотреть и наслаждаться властью. Не знаю, зачем. Она сжималась, казалась беззащитной и мне хотелось унизить её ещё сильнее, сделать слабее. Но она не сдавалась. Если бы заплакала это была бы моя победа! Я бы вытер её слёзы, утешил. И, может, всё изменилось бы.
Я пытался привлечь её внимание. Дарил конфеты, шоколад, делал комплименты. Смотрел так, чтобы она поняла без слов.
Хотел касаться её. Не только телом. Мечтал читать её мысли. И почти получалось я чувствовал, что и ей я не безразличен.
Когда она была рядом, меня будто обдавали кипятком.
Однажды обнял её. Она оттолкнула. Молча посмотрела в глаза.
Как она посмела?
Она была мне ровней, но я не хотел этого видеть. Боялся признать: это моя женщина. Но она не была моей. Это бесило.
Интересно было наблюдать, как она решает проблемы. И она решала.
Друзья тихо хихикали, думая, что она у меня в кармане. Мечтали заполучить её сами. А это было не так.
Она оставалась неприступной.
Я нарочно звонил при ней другим, смеялся, заигрывал. Хотел вызвать ревность.
Она даже не смотрела в мою сторону.
Я был уверен она бредит мной. Чувствовал каждой клеткой. Не могла же она ничего не чувствовать!
Я знал: работа ей нужна, она никуда не денется. Стерпит всё и однажды окажется у моих ног. А я окружу её любовью.
Но гордыня рушит не только стены. Она стирает всё.
В пятницу она не пришла. Выключила телефон, заблокировала почту. Не закончила проект. Подставила меня!
Она растворилась, как облако. Такое близкое руку протяни, и достанешь.
А я думал, так не бывает.
Как же я ошибался. Я стоял у её пустого стола и сжимал в руке оплавленный листок, будто это могло вернуть её. Пламя горелки давно погасло, а я всё держал бумагу, пока пальцы не запахли пеплом. В окно стучал дождь тихий, упрямый, как её молчание. И впервые за долгое время я не знал, что сказать самому себе. Домой не пошёл. Остался в пустом офисе, в темноте, слушая, как тикают часы, будто время ещё могло что-то исправить. А на утро принёс новый листок чистый. И написал молоком. Поставил на её место. На случай, если вдруг она вернётся.
