Бабушка Валеру не любила, не признавала.
Не наш он, не наш, жаловалась Анна Фёдоровна соседкам в магазине.
Ну что ты, Ань, как не ваш? Да ты глянь вылитый твой Мишка!
Умом понимаю, что сын Миши, а сердцем нет. От дочки внуки мои, родные. А от сына не принимаю. Да и живёт не с нами. Хоть и бегает, лопочет: «Бабушка, бабушка!» А не могу! Гляну ну чисто Смирновский род, чужой, не кровный.
Да у многих так, подхватила другая. Вот моя покойная мать мою Лизу обожала, души в ней не чаяла, а вот Мишкиных детей так, по обязанности. Бывало, Мишка обидится, а она ему: «Сынок, не сердись, от дочки своя кровь, а от тебя ты уж прости».
У меня то же самое!
И у нас
Ой, девки, да я сама такая! Дочкина детка красавец, глаз не оторвать. И глазки, и носик, и ямочки на щёчках. С дедом души не чаем. А от снохи не могу. Понимаю, что внук, а не лежит душа. Мало того, что в их породу, так ещё вечно сопливый да грязный. Скажешь ей следи за ребёнком, а она фыркает: «Не успеваю! Вашему сыну чистоту подавай да обед горячий. Когда мне за сорванцом уследить?»
А я ей: а другие-то как? Другие и работают! Вот бабки раньше на дойку к четырём бежали. Я квашню замешу, тесто поставлю, печь истоплю только сажать оставалось, а мне уже на ферму надо.
Разбудишь Настю, а она, бедная, спит на ходу. Один раз оставила её с дедом он уж дряхлый был. Думала, подсобит, хлеб в печь поставит.
Сердце чуяло неладное, попросила Машку подменить, сама домой рванула. А моя детка спит, тесто по столу расползлось, чуть на пол не капает, волосы в муке, а она, сердешная, щёчку на кулачок положила и дрыхнет
«Деда, ну что ж вы?» «А что?» «За хлебом не следили?» «А зачем следить? Сам не убежит». Повернулся и ушёл, да ещё в исподнем. Чудак старый
Разговор плавно перешёл на другие темы.
Анна Фёдоровна молча побрела домой, понимая: таких, как она, много.
А Валерка, наоборот, к бабушке тянулся. Ему казалось, будто так ближе к отцу. Папа уехал на Север давно, когда Валера маленький был. Осваивал новые земли. И всё не возвращается. А Валерка ждёт, любит, письма пишет, бабушке Ане носит.
Мать говорила, что только старая ведьма знает, где его бестолковый отец шатается. Но Валерка знал: мать любит отца. Просто злится, что он её с собой не взял.
А куда бы он её взял? С Валеркой-то что делать? Должна же понимать
Порой мать кричала, что Валерка с отцом жизнь ей испортили. Вышла бы за Степана, за Кузнецова, нарожала бы детей жила бы как сыр в масле.
Валерка попробовал покатать сыр в масле в грузовичке подарке от бабы Ани. Ох, и орала тогда мать! Хотела выбросить, но он вцепился. Казалось, будто отец прислал. Так и было: грузовичок дорогой это отец бабушке деньги перевёл на подарок.
Покатал Валерка сыр, так и не понял что мать не устраивает?
Эх, приедет отец заживут лучше любых Кузнецовых!
Пришёл Валерка к бабке, а у неё Светка, двоюродная сестра. Избалованная, но маленькая ещё.
Мне бабуля куклу купила! Вот! дразнится.
Валерке что? Он в куклы не играет.
А нам сейчас блины испечёт, со сметаной! не унимается девчонка.
Всем, сквозь зубы буркнула бабушка. Всё же заступилась потеплело у Валерки на душе.
Посидел он, чаю попил, спросил, не помочь ли. Ушёл.
Фу, ушёл! донеслось ему.
Заткнись! рявкнула бабка.
Заступилась Значит, любит.
А бабушка тем временем Светку отчитывала:
Чего болтаешь? Он ещё за дверью! Пойдут слухи я тебя крапивой!
Не будешь!
Это почему?
Ты меня любишь! Я твоя любимая внучка!
Ах ты, проказница моя!
***
Не дождался Валерка отца. Тот остался на Севере. Мать вышла за дядю Стёпу Кузнецова. Мужик хороший Валерку не обижал. Не любил, как своих двоих, но и зла не держал. Даже бабушка Таня, его мать, к Валерке хорошо относилась.
Всё было хорошо. Только писем отцу больше не писал.
Перед армией узнал: у отца новая семья, дети. Бабка Анна к нему ездила, а Валерке не сказала.
Обидно стало.
Зачем молчала? Я ждал!
Бабка отмахнулась: «Ерунда. Письма твои в столе лежат. А отец алименты исправно платил. Твоя мать на них чужих детей растила».
Валерка напился впервые в жизни. Рыдал, матерился. Мать хотела наорать, но дядя Стёпа его в гараж увёл. Там Валерка выговорился: как в школе дразнили, как ходил к бабке, хоть и чувствовал не ждут его.
Дядя Стёпа обнял его:
Ты мне, Валерка, как сын. Нет, ты и есть сын мой, старший.
Уперлись лбами, плачут.
Сынок!
Батя!
Мать увидела, хотела крикнуть, но передумала. Велела младшим не мешать «мужские разговоры».
Перед армией Валерка к бабке зашёл. Та благословила, службу лёгкую пожелала. А Светка язвила: «Слава богу, не надо за чужого ребёнка платить». Бабка промолчала.
***
Служба пролетела. Вернулся родители рады. С того дня в гараже Валерка дядю Стёпу только «батей» и зовёт.
Бабушка Таня им гордится парень мастеровитый. Только к Анне Фёдоровне ходить перестал.
У отца своя семья. Да и кто знает, твой ли он вообще? шипела Светка.
Бабка молчала.
Женился Валерка, дом купил. Живёт, горя не знает.
Как-то спину прихватило. Идёт по больнице, слышит скандал.
Моё какое дело? Лечите!
Бабушке нужен уход
В дом престарелых её!
При живых-то родных? Стыдно, Света!
Оформляйте! равнодушно бросила сестра.
Валерка вошёл:
Никуда не надо. Я заберу.
Вы кто?
Внук.
Светка фыркнула:
Наследство почуял? Да всё моё!
Забрал Валерка бабку. Та ожила, правнуков нянчила.
А когда её время пришло, Светка даже не пришла.
Вот тебе и нелюбимый внук, судачили в магазине.
Те, кто внуков на любимых и нелюбимых делил, задумались: а ну как и у них так выйдет?
Взвесьте, Тань, конфет внучатам отнесу
***
Так бывает. Любимой внучке всю душу. А внуку от сына ничего. А под конец жизни именно он её и приютил. Люди ходят мимо, глядят и молчат. А в сердце у каждого свой счёт. Только смерть не спрашивает, кто любимый, кто чужой. Она просто берёт. А оставшиеся плачут. И вспоминают, как могли бы иначе.
