Галя Степановна провела ладонью по фартуку, бросает взгляд в духовку. Шарлотка подрумянилась, но еще не готова. За окном скрипнула калитка — это невестка с семьей возвращается с прогулки.
— Бабуля! — звонкий голос пятилетнего Вовки заставил ее улыбнуться. Ради него она терпит всё, даже соседство с Ларисой, своей невесткой.
— Мам, опять у плиты? — Илья, ее сын, зашел на кухню, чмокнул мать в щеку и потянулся к пирогу.
— Руки помой! — Галя Степановна шлепнула его по пальцам.
— Галя Степановна, мы же договорились — сегодня ужин готовлю я, — Лариса встала в дверях, с сумками из «Пятерочки».
Галя Степановна сжала губы. Вот опять, учит, как жить в собственном доме.
— Я отдыхаю, когда готовлю, — отрезала она. — Разве плохо побаловать внука?
Лариса вздохнула и молча принялась разгружать продукты. Илья бросил на мать предостерегающий взгляд — «опять за свое?» Галя Степановна сделала вид, что не заметила.
— Вовка, марш мыть руки! — позвала она внука, демонстративно не глядя на невестку.
Когда-то у нее была своя жизнь. Собственный дом, где она была хозяйкой. Подруги в пятницу заходили на чай с пастилой, во дворе цвели ее любимые георгины, вечерами — сериалы в кресле под пледом. Но всё рухнуло в один день: пожар.
Она до сих пор помнит запах гари, крики соседей, вой сирен. Она стояла на улице в ночнушке, накинув чужую кофту, и смотрела, как пламя пожирает ее жизнь. Тридцать лет — в пепел.
— Мам, поживешь у нас, пока не разберемся с документами, — обещал тогда Илья.
«Поживешь» растянулось на месяцы. Тесная двушка сына, невестки и внука стала ее пристанищем. Раскладушка в зале, утро — складывать постель, весь день — чувствовать себя лишней.
— Бабуль, дай тесто помесить! — Вовка тянет к ней мокрые ручонки.
— В следующий раз, зайка, — она гладит его по голове.
— Но я хочу сейчас!
— Не сегодня, Вова, — вмешивается Лариса. — Бабушка устала. И скоро ужин.
Галя Степановна бросает на невестку колкий взгляд. Опять командует.
— Я не устала, — огрызается она. — С внуком могу заниматься сколько хочу.
— Мам… — Илья устало потирает переносицу.
— Что я такого сказала? — Галя Степановна всплескивает руками. — Я не имею права с внуком быть?
— Имеете, — Лариса говорит спокойно, но пальцы ее сжали пакет молока так, что побелели костяшки. — Просто у Вовки режим.
— Это мой внук! — в голосе Гали Степановны дрожь. — Я сына вырастила — и ничего, человеком вырос!
— Мама, хватит! — Илья бьет ладонью по столу.
Лариса выходит, Вовка прижимается к бабушке, а Галя Степановна чувствует, как слезы подступают к горлу.
Она бы **никогда** не переехала к ним добровольно. Но выбора не было. Страховка едва покрыла ипотеку за сгоревший дом. На новое жилье пенсии не хватало.
— Илюш, я не специально… — тихо говорит она сыну. — Тяжело мне. Всю жизнь сама себе хозяйка, а теперь…
— Я понимаю, мам, — он вздыхает. — Но это и Ларин дом. Ей решать, что можно Вове.
Спор старый, как их совместное проживание. Галя Степановна считает, что невестка душит ребенка запретами: мультики по часам, сладкое — только после супа, никаких перекусов. Чистый произвол.
Поздним вечером, когда Вовку уложили, а Илья доделывает отчет в зале, Лариса стучится в ванную. Галя Степановна расчесывает седые волосы перед зеркалом.
— Можно? — невестка приоткрывает дверь.
— Войди, — неохотно соглашается она.
— Галя Степановна, — Лариса садится на край ванны. — Я понимаю, как вам тяжело. Но поймите и меня. Это мой ребенок.
Галя Степановна хочет огрызнуться — но видит в зеркале ее лицо. Усталое, с морщинками у глаз.
— Я знаю, что ты хорошая мать, — неожиданно срывается у нее. — Но ты слишком строгая.
— У Вовы аллергия на шоколад, — Лариса слабо улыбается. — И врач сказал ограничить сладкое. Это не моя прихоть.
Галя Степановна смущенно молчит. Она тайком сует внуку конфеты, считая запреты блажью.
— Я работаю на двух работах, — тихо добавляет Лариса. — Чтобы копить на трешку. Чтобы у вас была своя комната.
Расческа замирает в воздухе.
— Что?
— Мы с Ильей уже полгода откладываем. Он хотел сделать сюрприз…
К горлу подкатывает ком. Они копят на квартиру… для нее?
— Я не знала, — шепчет Галя Степановна.
— Илья запретил говорить. Но я больше не могу. Мне не нужна война. У Вовы должна быть любящая бабушка. Такая, как вы.
Галя Степановна плачет. Всё: горечь потери, обиды, страх быть обузой — выливается наружу.
— Прости меня, дуру старую… — хрипит она.
— Вы нам не в тягость, — Лариса обнимает ее. — Вы семья.
Наутро Галя Степановна встает раньше всех. Готовит не оладьи со сгущенкой, а овсянку с яблоком — как Лариса.
— Доброе утро, — невестка замирает на пороге.
— Каша по твоему рецепту, — Галя Степановна отводит взгляд. — Не переборщила с медом?
За завтраком она смотрит на сына и невестку. Они любят друг друга, понимает она. Несмотря на усталость, быт и свекровь на раскладушке.
— Ларис, — осторожно начинает Галя Степановна. — Может, покажешь мне, что можно Вове? Я запишу…
Невестка удивленно моргает:
— Я распечатаю список от аллерголога.
Галя Степановна кивает. Те запреты, что казались тиранией, теперь обретают смысл.
Вечером, укладывая Вовку, она рассказывает ему не страшную сказку, как раньше, а добрую.
Выходя из комнаты, она видит Ларису с пакетами.
— Давай помогу, — говорит Галя Степановна.
— Спасибо.И когда Галя Степановна развешивала на балконе выстиранное белье, вдруг поняла, что даже в этой тесной квартире сердце ее теперь не болит — будто нашла не новую крышу над головой, а то, чего не хватало даже в собственном доме: нужность.
