**Срубленные корни**
— Мы твои яблони спилили на даче, — сухо бросила в трубку Нина, жена моего двоюродного брата. — Тень от них такая густая — ни загореть, ни шашлыки нормально пожарить.
— Алло, Лариса! Когда к нам пожаловать изволишь? — Нинин голос звучал неестественно бодро для субботнего рассвета.
Я только глаза протёрла, ещё не понимая, зачем меня будят в такую рань.
— Через неделю собиралась… А что-то не так?
— Да нет, мелочи, — зашуршало в трубке, будто она прикрыла рот ладонью. — Мы тут с Артёмом и ребятнёй на твоей даче обосновались. Ты же не против?
Я резко села на кровати. Вот это поворот! Кто их, простите, приглашал?
— Нина, я никого не звала. И ключ вам не оставляла.
— Да брось! Мы же родня, — засмеялась она. — Артём вспомнил, что запасной ключ лежит под кирпичом у крылечка. Ну и решили пожить недельку. Дети в восторге — свежий воздух, природа!
Внутри у меня всё сжалось. Эта дача была моим убежищем, последним уголком спокойствия, памятью о бабушке. Когда Игорь уехал в командировку в Сибирь без связи, только здесь я находила покой.
— Нина, это МОЙ дом. Вы не имели права просто так…
— Ой, всё, мне бежать, каша на плите убежит! Через неделю освободим, не кипятись, — и отбой.
Я перезвонила — трубку не взяли. Написала в мессенджер — прочитали, но ответа ноль.
Весь день ходила как не в себе. Хотела рвануть туда сию же минуту, но завтра — защита проекта, от которого зависит премия. Да и связываться с Ниной — себе дороже. Вспомнила, как на новоселье она явилась с детьми, собакой и криком: «Гуляем на полную!»
Решила подождать. Ну что они за неделю успеют?
Неделя тянулась мучительно. Проект защитила блестяще, но на душе скребли кошки. Вечерами звонила Нине — молчание. Артём будто в космос улетел.
В пятницу собрала вещи. Утром — в путь. Электричка, маршрутка, десять минут пешком.
От поворота всегда были видны верхушки бабушкиных яблонь — Антоновка и Белый налив. Посажены в год моего рождения. «Расти с ними вместе», — говорила бабушка.
Но сейчас передо мной была пустота.
Калитка распахнута. На газоне — костровище, мангал на месте клумбы. Но самое страшное — два свежих пня. С опилками.
— О, Ларисочка! — вышла Нина с бокалом вина. — Ты рановато. Мы ещё не упаковались.
Я смотрела на пни. Ощущение, будто мне вырвали кусок души.
— Это что? — прошептала я.
— Ну, спилили… Тень мешала. Да и бассейн хотим поставить.
— Бассейн?! Ради него вы уничтожили то, что бабушка тридцать лет растила?
— Да ерунда! Деревья старые, яблоки — кислятина.
Из дома вышел Артём с банкой пива.
— Ты чего нервничаешь? Мы же облагородили участок.
— Вы разрушили всё! И не вам решать, что мне нужно. Это мой дом. Мой.
— Ну мы же семья, — Нина закатила глаза. — Не будь жадиной.
— Собирайтесь. Немедленно.
— Серьёзно? Из-за пары пней?
— Из-за уважения. К себе. К тем, кого любила.
Нина с грохотом собирала вещи, дети ныли. Два часа — и они наконец ушли. Перед отъездом Артём попытался вставить свои пять копеек:
— Посадишь новые, не велика потеря.
— Они зацветут через тридцать лет. Меня уже может не быть.
Он пожал плечами:
— Как Игорь узнает, что ты нас выставила…
— Расскажите. Как вломились, как уничтожили память. Посмотрим, кто кого поймёт.
— Ключи, — протянула я руку.
Артём нехотя достал связку. Брелок в виде яблочки — бабушкин.
— И передайте всем: больше никто из вас здесь не появится. Никогда.
— Ты не права.
— Я в своём праве. Это мой дом. И моё «нет» — окончательно.
Они уехали. Я осталась во дворе, села у пней, провела рукой по срезу — как по шраму. Достала телефон, написала Игорю:
«Игорь, они спилили яблони. Я их выгнала. Прости. Но иначе — нельзя. Я больше не буду молчать. Люблю тебя».
Отправила. Взяла лопату.
Выкопала ямы на месте пней. Завтра куплю саженцы. Может, я и не увижу, как они подрастут. Но кто-то увидит.
И поймёт: есть вещи, которые нельзя ломать. А «родня» — не повод терпеть тех, кто рубит твои корни.
Вечером пришло сообщение от свекрови:
«Как ты могла? Мы же семья!»
Я прочитала и заблокировала её. И ещё пятерых.
Бабушка говорила: «Кто топчет твой сад — не достоин сидеть с тобой за столом».
Теперь я это знала. Поздно. Но навсегда.
