Ларисе Ивановой — женщине с железным характером и непростой судьбой — хватило бы материала на целый сериал. Но её история — не вымысел, а реальность, прожитая без купюр.

Её сын Игорь — единственный и долгожданный. После ранней смерти мужа Лариса вложила в мальчика всю себя: душу, силы, годы. Пережив тяжёлые времена, лишения, изнурительную работу на швейной фабрике, она сделала всё, чтобы у её ребёнка было всё: чистая одежда, горячая еда, учёба, уют. И, как любая мать, опекала его безмерно — возможно, слишком. Решала за него, прикрывала от последствий, оправдывала перед другими. А когда он вырос, оказалось — так и не стал мужчиной.

За тридцать Игорь наконец женился. Его избранницу звали Светлана. Девчонка из районного городка, парикмахер с техникумом за плечами. Курила, хохотала на всю улицу, одевалась вызывающе — всё это раздражало Ларису. Но она твердила себе: «Главное, чтобы повлияла на Игоря. Может, с ней он возьмётся за ум…»

После свадьбы Лариса без раздумий отдала молодым свою двушку в Новосибирске, а сама перебралась к больной бабушке в деревню, убирала, готовила, едва успевая на работу. Из вещей почти ничего не взяла, даже телевизор оставила — лишь бы им было хорошо.

— Пусть обживаются. Молодые, пусть живут, — говорила она соседкам.

Сначала всё было тихо. Раз в неделю Игорь звонил, иногда наведывались. Лариса не лезла — не до того было, у бабушки сердце шалило. Но однажды всё рухнуло.

На остановке она случайно встретила бывшую соседку.

— Тебе бы, Лариса, к молодёжи заглянуть, — бросила та будто невзначай. — Пора уж.

Тревога защемила сердце. Позвонила сыну. В трубке — чужой, равнодушный голос:

— Мам, всё в порядке. Не парься.

Через месяц, не выдержав, она приехала без предупреждения.

То, что увидела в своей квартире, потрясло её. Беспорядок, грязь, вонь. На кухне — пепельницы, пустые бутылки из-под пива, посуда с засохшей едой. В спальне на её любимом покрывале — носки и пепельница.

Светлана сидела, курила, даже не извинилась. Игорь стоял, потупив взгляд.

— Вам неделя. Чтобы вас здесь не было. Ключи — в почтовый ящик, — сказала она ледяным тоном.

Через три дня они съехали. Сын молча отдал ключи, не сказав ни слова. Развернулся и ушёл.

С тех пор Лариса с ними не общалась. Закрыла дверь, вымыла квартиру до блеска, проветрила и, сидя на кухне, впервые за долгое время заплакала. Но не от боли. От усталости. От понимания, что впервые сделала что-то не для других, а для себя.

— Не жалею. Ни капли. Сын должен научиться жить сам. Если будут платить за съём, может, на пиво не хватит. Может, задумаются. А если нет — значит, такова их дорога. Я своё дело сделала, — говорила она подругам во дворе.

Прошёл уже год. Соседи шепчутся, что Светлана бросила Игоря. Говорят, он теперь ютится в коммуналке, работает через раз, осунулся. Но Лариса не спрашивает. Не звонит. Она давала ему шанс. И второй, и третий. А теперь — просто живёт. Тишина, чистота. Ни табачного дыма, ни мата под окнами. И на душе — легко.

Кто-то скажет, что она слишком сурова. Но разве материнская любовь — это только прощать? А может, любовь — это и умение отпустить, чтобы человек научился стоять на своих ногах?