Сегодня опять думала о том дне, когда получила это проклятое сообщение от Егора. «Прощай. Ухожу. Разводом займусь сам. Часть вещей уже забрал. Остальное позже». Перечитывала раз за разом, будто надеялась, что слова вдруг изменятся. Пальцы дрожали, а в горле стоял ком. В квартире — гробовая тишина. Хорошо хоть Катя была на практике в Питере, не видела моего позора.

Месяц прошёл. Постепенно привыкала дышать ровно: без его смеха по утрам, без стука ботинок в прихожей, без запаха его одеколона на пододеяльнике. Работа, уборка, готовка. Тишину разбавляла телевизором — смотрела «Ведьмака» вполуха, лишь бы не сойти с ума.

А потом… скрип замка. Не предупредил, не позвонил — просто вошёл. Стоит в дверях, сумка через плечо, глаза виноватые.

— Ключи забыл сдать, — пробормотал. — За вещами пришёл.

— Уже собрала, — сказала ровно, будто сообщала прогноз погоды. — Чемодан там.

— «Ведьмака» смотришь? Догнала уже сезон? — неуверенно спросил.

— Догнала. Одна.

Он потянулся за чемоданом, но вдруг замер, раздувая ноздри.

— Это… солянка?

— Только с плиты. Хочешь?

Видела, как в его глазах борются гордость и голод. Победил последний.

— Если не против…

Сел за стол. Ел молча, сконцентрированно, будто в каждом глотке вспоминал наши десять лет.

— Весь рот в сметане, как поросёнок, — вырвалось у меня само собой, и я вздрогнула от этой нечаянной привычки.

Он усмехнулся, вытерся и поднялся.

— Спасибо. Пойду.

— Иди.

Дверь закрылась. Я вернулась к сериалу. Сердце бешено колотилось, но я не бросилась вдогонку, не разрыдалась. Просто… жила.

Через неделю — снова скрип. Он на пороге, без вещей, с пустыми руками.

— Лена… Я не могу. Без тебя — как без дома.

— Солянки захотелось?

— И её. И тебя. Скучаю по твоему «разложено по полочкам», по запаху глаженого белья, по тому, как ты хмуришься, если я в грязных ботинках на ковёр. Без тебя — как в чужой квартире.

Я молча протянула его забытую рубашку.

— Ты её в прошлый раз не забрал.

Он хотел что-то сказать, но я перебила:

— И цвет тебе не идёт. Чего встал? Харчо осталось, хочешь?

Он кивнул, как провинившийся школьник.

И кухня снова наполнилась жизнью.