Привет, слушай, вот история, прямо дух захватывает!
«Ну и страшилище твой сын себе в жёны взял!» — заявила мне соседка. А потом произошло то, что навсегда заткнуло ей рот…
Когда я вернулась из Сочи, где гостила у сына на росписи, сердце было лёгким. Не из-за шумных ресторанов или свадебной мишуры — просто я видела, что Алёшка счастлив, а его Дарина — добрая, чуткая, душевная девушка. Расписались они без помпы, по-домашнему. Скромно отметили за столом. Для них важно не пафос, а чувства.
Приехала я в нашу деревню под Тверью, где любое твоё движение — на виду. Не прошло и пары часов, как ко мне ввалилась соседка — Марфа Петровна, ну та самая, которая вечно суёт нос не в своё дело.
«Ну что, как свадьба? Платье шикарное было? Много гостей?»
«Да не было свадьбы как таковой. Просто расписались, тихо посидели».
«Чего, денег жалко? Мой Ваня так гулял — ресторан на полтораста человек!»
Я промолчала. Её Ваня уже в четвёртом браке, а она всё хвастается той пышной свадьбой, на которой даже не была. Да и сын к ней раз в пять лет заглядывает.
«А у моего — настоящая любовь. Без показухи, зато от души», — ответила я.
«А невестка-то кто? Работает хоть?»
«Медсестра. Познакомились с Алёшей на судне — он же у меня моряк».
«Ну-ну… Всё равно бросит. Не пара она ему».
От этих слов у меня внутри всё сжалось. Я молча закрыла дверь. С тех пор мы почти не разговаривали.
Прошло полгода. У Алёши контракт закончился, и они с Дариной переехали ко мне. Я была счастлива — сын и невестка рядом, живём одной семьёй. Оба быстро устроились: Дарина — в местную больницу, Алёша — в мастерскую. Вместе дом обустраивали, пристройку делали.
Но Марфа Петровна не успокаивалась. То и дело лезла с «добрыми» советами:
«Ну и кого он себе в жёны взял? Пол-лица в шрамах! Твой-то красавец, а рядом — эта…»
«Она — его любовь! — отрезала я. — И, между прочим, душевный человек!»
Шрам у Дарины был заметен, но с ней было легко. Скромная, работящая, отзывчивая. Соседи её полюбили — медсестра от Бога, ночью из-за больного встанет, никому не откажет.
А потом случилось то, что всё перевернуло.
Поздно вечером в деревне загорелась старая баня рядом с больницей. Народ сбежался, кто с чем мог. Вдруг крик: «Там ребёнок! Девочка осталась!»
Дарина, не раздумывая, рванула в огонь. Через дым, пламя, рухнувшие балки. Через минуту выбежала с пятилетней Лизой на руках — а следом крыша обрушилась. Вытащила в последний момент.
В тот вечер даже Марфа притихла.
Дарина всю ночь сидела у кровати Лизы. Девочка надышалась дымом, но ожогов не было. Родители плакали, благодарили:
«Вы спасли самое дорогое».
«Меня тоже когда-то спасли, — тихо сказала Дарина. — Я из дагестанского села. В девяносто девятом попали под обстрел. Мне было семь. Дом загорелся, я одна. Русский солдат вынес меня. Сам погиб, а перед смертью отдал мне свой крестик. Я его всегда ношу».
Она достала крестик. Николай Семёнович, дед Лизы, вдруг побледнел:
«Этот крест… Я дал его сыну. Он ушёл служить и не вернулся. Его звали Игорь».
У старика задрожали руки. Через двадцать лет он узнал, как погиб сын — спасая девочку. И теперь эта девочка спасла его внучку…
«Оставь крест, — сказал он Дарине. — Ты его заслужила».
Через месяц мы с Дариной и Николаем Семёновичем поехали к могиле Игоря. Старик молча положил цветы. Слёзы катились — тяжёлые, мужские. Не от боли, а от того, что правда нашлась.
А Марфа больше не приходила. Только из-за забора косилась, слова сказать боялась.
Бывает, душа важнее лица. Бывает, шрам — след подвига. А сыновья любовь — не повод для сплетен.
Вот такая у меня «страшная» невестка. Лучшее, что могло случиться с нашей семьёй.
