Свекровь «случайно» заперла меня в погребе. Через час я вышла оттуда с коробкой, содержимое которой заставило её опуститься на колени.

Мне нужны солёные рыжики, голос Инны Витальевны, свекрови, был приторно-сладким, как сироп от кашля, и таким же липким. Пожалуйста, Дашенька, принеси.

Дарья молча кивнула, откладывая книгу. Проще было согласиться. Любой отказ, даже самый деликатный, превращался в многочасовую лекцию о её неблагодарности, эгоизме и неуважении к старшим.

Годами она выбирала короткий путь молчаливое согласие.

«Просто ещё одни выходные», сказала она себе, принимая из рук свекрови тяжёлый, старомодный фонарь. Семён снова уговорил её приехать к его родителям, пока они с отцом будут на рыбалке. «Маме одной скучно, побудь с ней, вы же почти подруги». Почти. Если не считать ежедневных микродоз яда, которые Инна Витальевна впрыскивала в её жизнь.

Они в самом дальнем углу, в погребе, добавила свекровь, и в её глазах мелькнул тот самый, знакомый Дарье хищный огонёк предвкушения.

Скрипучие деревянные двери вели в темноту, пахнущую сырой землёй, прелыми овощами и мышиным помётом.

Это было царство Инны Витальевны, куда она не пускала никого, кроме как с поручениями. Спускаясь по ветхим, скользким ступеням, Дарья чувствовала, как холод пробирается под свитер.

Луч фонаря выхватывал из мрака бесконечные полки с рядами стеклянных банок: огурцы, помидоры, компоты. Безупречный порядок. Такой же безупречный, как и фасад их «счастливой» семьи.

Вот они, рыжики. В самой глубине, за батареей трёхлитровых банок с яблочным соком. Пришлось тянуться, балансируя на цыпочках.

И в этот момент наверху раздался сухой, окончательный щелчок. Звук тяжёлого металлического засова, вошедшего в паз.

Дарья замерла, прислушиваясь. Но сверху больше не было ни звука. Ни шагов, ни скрипа половиц. Ничего. Она медленно, уже всё понимая, поднялась по ступеням и толкнула дверь.

Закрыто.

Инна Витальевна? позвала она, стараясь, чтобы голос не дрожал. Вы не могли бы открыть?

Ответа не было. Она позвала снова, громче. Потом начала стучать в толстые, просмоленные доски. Глухой, безнадёжный звук.

Её оставили здесь. Намеренно. Эта мысль не обожгла, а скорее отрезвила. Это не было случайностью. Это была кульминация их тихой, изматывающей войны.

Прошло, наверное, около часа. Холод пробирал до костей. В отчаянии и злости Дарья обошла тесное пространство, копаясь в мешках с картошкой. В одном углу она споткнулась и, чтобы не упасть, резко оперлась на старый стеллаж.

Раздался треск. Одна из банок с компотом, стоявшая на самом краю, качнулась и с оглушительным звоном грохнулась на земляной пол, разлетевшись фонтаном липкого сиропа и варёных абрикосов.

Отпрянув, Дарья осветила фонарём место падения. И увидела то, что скрывала банка. Доска в стене за стеллажом отличалась цветом. Она была светлее, свежее. Без паутины.

Сердце заколотилось. Любопытство пересилило страх. Она сдвинула соседние банки, подцепила доску ногтями.

Та легко поддалась, открыв небольшую нишу в стене.

Внутри стояла обычная картонная коробка из-под обуви, перевязанная выцветшей лентой.

В ней лежали письма. Десятки писем, исписанных знакомым мужским почерком. Дарья развернула одно.

«Моя несравненная Инна, прочитала она, каждый день без тебя мука. Твой муж и сын снова уехали? Умоляю, подари мне хоть час Твой навеки, Константин».

Константин Петрович. Лучший друга Фёдора Петровича. Крёстный её мужа Семёна.

Даты на письмах охватывали почти десять лет. Десять лет тайной жизни, страсти и лжи, пока её