Как я перестал подпитывать своих взрослых детей
Меня зовут Пётр Иванов, я живу в небольшом поселке Сухиничи Тульской области, где улицы утопают в тени берёз и лип. Я не бедняк, но и не миллионер: в конюшне стоит дом, есть дача за городом, «малыш» на пару стоячих, небольшие сбережения в рублях. С женой, Анастасией, мы всегда ставили детей на первое место, отдавая им всё, что могли, даже если сами оставались с самым необходимым. Мы жертвовали собой, думая, что так и должно быть. Со временем понял, что благодарность не всегда следует за жертвой, а привычка к подачкам крепнет.
У нас трое детей: Сергей, Василиса и Дмитрий. Все уже взрослые, вроде бы самостоятельные. Старшему Сергею почти сорок, но, как и всем, постоянно «в беде», будто стоит на краю пропасти. Первым к отцу пришёл Сергей. Молодой, полон амбиций, но вечно жалуется: «не та работа», «начальник придурок», «клиенты неблагодарные». Я помог ему купить первую «ласточку», дал деньги на первый взнос за квартиру, потом на ремонт, потом на лечение жены, а затем просто «перекантоваться». Делал это, потому что я отец, потому что люблю, потому что как можно отказать сыну?
Василиса наша нежная душа, творческий человек. Её браки рушились один за другим, работа не держалась дольше пары месяцев. Она звонила в слезах, голос дрожал: «Пап, нечем платить за коммуналку», «Долги душат», «Папа, ты же не бросишь меня?» Я переводил деньги, спасал, вытирал её слёзы через телефон. А Дмитрий, младший, считал, что мир ему должен. Работать «на дядю» не хотел, грёзил собственным делом. Я вкладывался в его мечты: первый раз прогорел, второй снова крах, третий пустота. Потом пошли займы, а затем просто перечисления «на жизнь». Я давал, давал, давал.
Когда Анастасия умерла, я остался один. Дети приехали на похороны, обнялись, поплакали. Через неделю звонки возобновились. Василиса: «Пап, нужен адвокат, помоги», Сергей: «Пап, ты теперь один, расходов меньше, подкинь», Дмитрий: «Мама бы не отказала». Я переводил деньги не из желания, а из страха остаться в пустоте, из желания услышать хоть «спасибо». Но «спасибо» давно исчезло, остались лишь новые просьбы, как эхом в колодце.
Счёт таял на глазах. Я стал считать каждую копейку в магазине, отказался от поездок к друзьям, не купил новую куртку «зачем, старая ещё живёт». И вдруг заметил: дети не интересуются, как я поживаю, сплю ли я, не зовут в гости. Только сообщения: «Пап, выручи ещё», «Пап, я потом отдам» ни одного «спасибо». Однажды вечером, сидя на кухне с остывшим чаем, я понял, что выдохся не от возраста, а от того, что стал для них живым банкоматом.
В ту же ночь я написал три коротких письма: Сергею, Василисе, Дмитрию. Твёрдо: «Я люблю вас. Отдал всё, что мог. Теперь ваша очередь встать на ноги. Больше ни рубля, никаких оправданий. Вы сильные, я в вас верю. Я теперь просто отец, а не кошелёк. Надеюсь, вы позвоните не за деньгами, а просто так». Ожидал молчания, но ответы пришли. Сергей молчал, Василиса прислала гневное: «Спасибо, пап, решил нас всех предать», Дмитрий позвонил, долго молчал, а потом сказал: «Прости. Ты прав. Я даже не помню, когда спрашивал, как у тебя дела». Его голос дрожал, и я впервые услышал в нём стыд.
Полгода спустя я снова ем то, что люблю, а не самое дешёвое. Купил себе тёплую куртку первую за годы. Записался в клуб для пенсионеров, где учат рисовать, и краски вернули цвет моим серым дням. Впервые я живу для себя без чувства стыда. На день рождения пришёл Дмитрий без просьб, без намёков, принёс кусок торта и сказал: «Найду обычную работу. Хочу, чтобы ты мной гордился, не за то, что ты дал, а за то, что я сам добился». Я заплакал от гордости, а не от горечи.
Они привыкли, что я всегда рядом с кошельком. Я был их спасательным кругом, их вечным должником за любовь, за детство. Но я устал быть машиной для раздачи денег. Сергей и Василиса пока молчат может, злятся, а может, просто не знают, что сказать. Я больше не жду звонков с протянутой рукой. У меня есть дом, холсты, краски, и я учусь дышать свободно. Дмитрий дал надежду, что не всё потеряно, что мои дети могут стать людьми, а не иждивенцами. Я больше не банкомат я отец, который хочет, чтобы его любили за душу, а не за счёт в банке. И впервые за долгие годы я верю, что это возможно.
