**Дневник Галины Ивановны**
Сегодня утром Аня, моя взрослая дочь, с порога бросила: «Ты же дома сидишь весь день, почему мусор до сих пор не вынесла?» Я замерла с полотенцем в руках. Только что вымыла двенадцать хрустальных бокалов из бабушкиного сервиза. Просто так, чтобы блестели. Чтобы в доме было уютно.
Аня стояла в модном пальто, с дорогой сумкой, усталая после офиса. Красивая, но с вечно поджатыми губами будто лимон съела. А у меня спина болит ковры сегодня чистила, под диваном мыла. Колени ноют новую Анину шелковую блузку руками стирала, боялась в машинке разорвать.
Пальцы до сих пор пахнут чесноком. Я ведь котлеты делала куриные, Анины любимые, с нежным пюре. По всей квартире стоит аромат домашний, теплый
«Я забыла, Анюта, тихо сказала я. Сердце опустилось куда-то в район ноющих коленей.
Ни «спасибо, мам, как вкусно пахнет». Ни «ты не устала?» Сразу упрек. Будто я не мать, а домработница. Или робот-пылесос, у которого сбилась программа.
Аня фыркнула, сбрасывая дорогущие туфли в коридоре: «А я с восьмого утра на ногах! Отчеты, начальник зверь. Домой приползаю мечтаю только об отдыхе. А тут куча мусора у дверей. Прекрасно!»
Она прошла на кухню даже не взглянув на меня. Сумку шлеп на стул, крышку от кастрюли дзынь!
«О, котлеты. Ну хоть что-то».
«Хоть что-то» Я так сжала полотенце, что пальцы побелели. В горле встал ком ни вдохнуть, ни выдохнуть.
Ох, как хотелось закричать!
Рассказать, что мое «ничегонеделание» началось в шесть утра, когда я по морозу тащилась на рынок за свежим мясом для этих котлет. Что потом гладила ее офисные сорочки, потому что «мам, у тебя лучше получается, без складок». Что платижки оплачивала, час в очереди стояла, потому что у Ани «нет времени на эту ерунду».
Но я молчала. Зачем? Аня не услышит. Она никогда не слышала.
На прошлой неделе она позвонила с работы:
«Мам, помнишь мою любимую белую блузку? Я ее в стирку кинула. Постирай, пожалуйста, завтра на встречу нужна».
«Аня, она же с цветным» осторожно начала я.
«Ой, мам, достань! Тебе что, сложно? Ты же дома!»
Достала. Постирала. Вручную.
А шторы? Аня вошла, нос сморщила:
«У нас пыльно, мам. Дышать нечем».
И ушла в телефон. А на следующий день я, кряхтя, лезла на стремянку, снимала тяжелые гардины. Стирала, гладила их на весу, чтобы ни одной морщинки. Вечером Аня зашла на кухню:
«О, свежее стало. Молодец, мам».
И всё. «Молодец». Как собаке: «Фас!» и та тапки принесла.
Всю ночь я пролежала, глядя в потолок. Не плакала. Слезы, кажется, кончились. Высохли где-то внутри, превратившись в горькую соль.
А утром пустота стала решением. Четким и холодным, как мороз за окном. Хватит.
На следующий день Аня проснулась не от запаха кофе, а от гари. Вскочила на кухне сидела я. В красивом велюровом халате, с книгой, неторопливо пила чай. На плите две обугленные тост-корочки.
«Доброе утро, дочка! улыбнулась я. Я просто решила последовать твоему совету. Немного «ничего не делать».
Аня остолбенела:
«В смысле? А завтрак?»
«Завтрак, дорогая, теперь твоя забота. Как и ужин. И уборка. И стирка. И, конечно, вынос мусора».
Она открыла рот но слова застряли. Впервые в жизни она увидела дом по-настоящему: грязная тарелка в раковине, пустой холодильник, пакет у двери.
Прозрение наступило, как ледяной душ.
Три дня ада. Аня опаздывала на работу, обжигалась у плиты, ела сухие бутерброды. Попытка постирать превратила белье в серо-розовое месиво.
А я? Я записалась на йогу, смеялась в скайпе с подругой:
«Люда, представляешь, Аня учится самостоятельности!»
На третий день Аня купила пельмени. Сварила кашу. Села и расплакалась.
«Мам прости меня».
Я обняла ее. Впервые за годы мы говорили по-настоящему.
Наутро Аня встала в шесть. Перепачкалась мукой, но сделала сырники. Кривые, подгоревшие.
«Мама, завтрак готов!»
Я вошла на кухню. Увидела ее вымазанную, но гордую. И эти нелепые сырники.
Мы сели за стол.
Это был самый вкусный завтрак в нашей жизни.
Теперь мы будем держать дом вместе.
