Когда мой отец внезапно скончался в 58 лет от инсульта, я думала, что хуже этой боли не бывает. Ошибалась.
На краю его могилы, глядя, как гроб опускают в землю, я чувствовала, как часть меня уходит вместе с ним. Отец, Сергей Иванович, поднял меня один после смерти мамы, когда мне было десять. Он был моим якорем, моим компасом. А теперь… его просто не стало.
Рядом стояла мачеха — Алла Викторовна. Ни единой слезы. В белом платье, с жемчужным ожерельем, сверкающим на солнце, она поправила дизайнерские очки и равнодушно сказала: «Пойдёмте. Скоро гости начнут подъезжать.»
Вернувшись в дом — единственный настоящий дом, который я знала, — я бродила по коридорам, пока гости потихоньку собирались. Каждый угол напоминал о чём-то: сказки на ночь, ночи с телескопом, уроки езды на велосипеде во дворе. Алла, невозмутимая, как всегда, прервала мои мысли в кабинете отца.
«Он не хотел бы, чтобы ты ходила тут, как в воду опущенная, — сказала она. — Жизнь продолжается.»
Я промолчала, лишь попросила пару дней, чтобы разобрать его вещи.
«Можешь остаться до выходных, — холодно ответила она. — Потом обсудим дальнейшее.»
«Дальнейшее»? От её тона у меня по спине пробежал холодок.
Я уехала в свою квартиру за вещами, убеждая себя, что постараюсь найти общий язык с Аллой — ради папы.
Но когда в понедельник я вернулась, мой ключ больше не подходил.
На двери висел конверт с моим именем, выведенным идеальным почерком Аллы. Внутри — печатная записка:
«Алиса,
Этот дом теперь мой. Ты здесь всегда была лишь гостем.
Я поменяла замки. Мои дети въезжают сюда… не ты.
Пора взрослеть и идти дальше.
— Алла.»
Я застыла на месте, чемоданы у ног. Рядом Алла оставила единственную мамину картину и урну с прахом нашего старого пса.
Я начала стучать в дверь, крича её имя, пока не приехал полицейский по вызову о «нарушении порядка».
«Это дом моего отца!» — умоляла я.
«Простите, — мягко сказал он, — но владелица просит вас уйти.»
Слёзы застилали глаза, когда я уезжала. Я потеряла отца… а теперь, казалось, лишилась и дома.
Вечером, среди обрывков детства, раздался звонок. Это был адвокат отца — Дмитрий Петрович.
«Надо поговорить о завещании вашего отца, — сказал он. — Алла вас уже известила?»
«Она меня выгнала, — горько ответила я.»
«Тогда приходите в офис. Ваш отец хотел, чтобы вы кое-что узнали.»
На следующее утро я сидела в его кабинете, всё ещё оцепенев.
«Отец изменил завещание полгода назад, — объяснил Дмитрий Петрович. — Он оформил дом в доверительное управление. На вас.»
Я моргнула. «То есть… дом мой?»
«Юридически — да. Алла не имеет права вас выселять.»
Я онемела. «Почему он ей не сказал?»
«Потому что знал, кто она на самом деле. И хотел вас защитить.»
Отец как-то упоминал, что переоформляет документы, но я и представить не могла, что так.
«Что теперь?» — спросила я.
Дмитрий Петрович улыбнулся. «Теперь… мы покажем ей, что ваш отец был умнее, чем она думала.»
Три недели я молчала, позволяя Алле считать себя победительницей.
Потом Дмитрий Петрович подал документы о передаче дома. Во вторник утром Аллу уведомили официально.
В 9:15 зазвонил телефон.
«КАК ТЫ ПОСМЕЛА…»
Я положила трубку и заблокировала номер.
Конечно, она сопротивлялась. Утверждала, что отец передумал. Наняла адвоката. Но завещание было железным — свидетели, нотариус, всё по закону.
Через три недели суд вынес решение в мою пользу.
На выезд — 30 дней.
Она не уехала.
На 31-й день я вернулась — сс слесарями, грузчиками и судебным приставом, а в довершение всего — с рекламным фургоном у ворот, на котором крупными буквами было написано: «Дом принадлежит Алисе. Непрошеные гости, освобождайте помещение».
