Пять лет назад мы с супругом приняли судьбоносное решение — взяли мальчика из приюта. Его звали Ванечка, всего три годика. Маленький, робкий, с огромными испуганными глазёнками, он сразу поселился в наших сердцах. Мы с Артёмом мечтали о ребёнке, но природа оказалась жестока, и Ваня стал для нас настоящим даром. За эти годы он стал плотью от плоти нашей семьи, нашим сыночком, нашим солнышком. Но недавно появилась незнакомка, назвавшаяся его бабушкой, и всё, что мы выстраивали годами, затрещало по швам.
Когда оформляли опеку, нам заверили — родных у мальчика нет. Мать погибла, отец неизвестен, никто из родни не объявлялся. Мы собрали кипу бумаг, прошли десятки проверок, и наконец он стал нашим. Первое время было непросто: Ванечка вздрагивал от громких звуков, плохо засыпал, но мы заботой обнимали его круглые сутки. Постепенно он стал смеяться, обнимать нас, шептать «мамочка» и «папочка». Сердце таяло, когда он учил буквы или гонял с дворовыми ребятишками по нашему пермскому дворику. Жизнь заиграла новыми красками.
Пять лет — и ни единой весточки из прошлого. Мы и помыслить не могли, что кто-то объявится. Но в прошлый четверг раздался телефонный звонок. Женщина по имени Нина представилась бабушкой и потребовала встречи. Мы согласились, думая на соцработницу. Её слова прозвучали как гром среди ясного неба: «Я его кровная бабушка. Хочу увидеть внука.»
Голос дрожал, когда я спрашивала детали. Нина выглядела подтянутой, лет шестидесяти, с морщинками у глаз. Рассказала, что дочь сбежала в Новосибирск, оборвала связи, а позже она узнала о её смерти. Про Ваню якобы не ведала до тех пор, пока не нашла старые письма. «Не отбирать пришла, — голос её дрогнул, — но он плоть от плоти моей. Имею право знать внука.»
Мы с Артёмом переглядывались в растерянности. С одной стороны — кровные узы, с другой — наш мальчик, его покой. Ваня не знает о своём происхождении, мы планировали рассказать позже. А если эта женщина начнёт сбивать его с толку? Если захочет большего? Мозг кипел от противоречий, а в груди щемило, будто тяжёлым камнем придавило.
Попросили время на раздумья. Нина оставила номер, пообещав позвонить. С тех пор ночи стали бессонными. Артём настаивает на проверке её слов через органы опеки. Я же дрожу при мысли, что даже подтверждённое родство может перевернуть наш мир. Ванюшка только начал цвести, доверять нам. Как объяснить, что объявилась бабушка из ниоткуда?
Вспоминаю, как мы с Артёмом готовились к опеке. Бессонные ночи, бесконечные «а справимся ли?». Понимали, что взяли на себя громадную ответственность. Но кто мог предугадать такой поворот? Смотрю, как Ваня рисует свои каракули, как визжит от восторга, когда мы играем в жмурки. Он — наша кровь и плоть, и я не позволю никому его ранить.
Нина названивает ежедневно. Вежливо отбиваюсь, а внутри — буря. Где она была, когда Ванечка лежал в казённой кроватке? Когда нуждался в семье? Может, и правда хочет душевного тепла, но как доверить ребёнка чужому человеку? Страшная мысль не даёт покоя — вдруг захочет отобрать?
Обратились к юристу. В опеке подтвердили — документы железные, просто так ребёнка не отнимут. Но спокойствия это не прибавляет. Вижу, как Артём кусает губы, хотя делает вид, что всё под контролем. Говорит: «Он наш, и мы его не отдадим». Но знаю — в глазах у него тот же страх.
Каждый вечер, когда Ванюшка прижимается ко мне перед сном, думаю — как уберечь? Как сделать, чтобы его детство осталось безоблачным? Не знаю, что ждёт впереди. Может, Нина окажется доброй бабушкой. А может, придётся сцепить зубы и бороться. Но одно знаю точно — этот малыш наш. Мы выбрали его тогда, в тот дождливый день, и ни секунды не пожалели. Он — кусочек наших сердец, и мы никому его не отдадим.
