**Две тени в пустоте**
— Ты хоть осознаёшь, что твой холодильник пуст уже неделю? — голос Дмитрия врезался в тишину, резкий, как февральский ветер за окном. Он стоял в дверях кухни, не снимая куртку, будто боялся, что это место его заразит тоской — облупившиеся обои, потёртый линолеум и запах старого буфета, пахнущего детством.
Алина молчала. Сидела, сжавшись в комок на табуретке, и следила за узкой полоской света, пробивавшейся сквозь запотевшее стекло. Утро, воскресенье, а в душе — ноябрь. Каждое слово казалось тяжёлым, как гиря.
— Как вообще можно так существовать? — Дмитрий заглянул в пустую кастрюлю на плите, будто надеялся найти там хотя бы намёк на борщ. — Ты хоть что-то ешь?
Она лишь пожала плечами. Ответ был прост: иногда да, иногда нет. Всё как у людей. Только внутри будто сломалось что-то важное — та самая кнопка, что зажигает аппетит, смех, желание жить.
Дмитрий был её братом. Единственным, кто ещё заходил. Раз в месяц он появлялся, как в старые времена, когда отец отправлял его проверить, не забыла ли она запереть дверь или выключить утюг. Но теперь отца не было. А Алина жила, будто в аквариуме без воды, где с каждым днём дышать становилось всё труднее.
— Куплю тебе продуктов, — заявил он твёрдо, как будто выносил приговор. — Мясо, гречку, морковку. Сваришь суп. Обязательно. Ясно?
Алина кивнула. Не от согласия, а от усталости. В груди была пустота, как в заброшенной даче, где эхо шагов громче любых слов.
Через полчаса он ушёл, оставив на столе пакет с едой и шлейф дешёвого одеколона, вперемешку с привычными фразами: «Возьми себя в руки». «Жизнь-то идёт». «Всё наладится».
Когда дверь захлопнулась, Алина встала. Медленно, будто боялась разбудить тишину. Разложила покупки: картошка, лук, масло, молоко. И мясо — кусок свинины, сочное, с розовым отливом. Подошла к окну, распахнула его и выбросила мясо во двор. Потом закрыла створку, будто пряча что-то внутри себя. Остальное запихнула в холодильник. Не из вредности — просто было стыдно, что кусок мяса выглядел живее, чем она сама.
Она работала удалённо — бухгалтером в фирме, о которой знала только по водяному знаку в PDF-ках. Весь её мир съёжился до экрана ноутбука, цифр и отчётов. Баланс сходился, формулы работали, всё было чётко и логично. Иногда казалось, что жизнь — это просто таблица: доходы, расходы, сальдо. Только вот в жизни цифры врали. Потери не складывались в аккуратные колонки, а баланс всегда уходил в красное, оставляя после себя дыру, которую ничем не заполнить.
В среду раздался звонок. Незнакомый номер, женский голос, спокойный, но с хрипотцой:
— Алина Петровна?
— Да.
— Это приют «Добрый пёс». Вы подавали заявку на волонтёрство?
Алина замерла. Пальцы нащупали на столе крошку от пряника и начали её катать, будто пытаясь раздавить тот камень, что застрял у неё в груди.
— Да, — прошептала она. — Кажется, несколько месяцев назад.
— Нам нужны руки. Особенно в выходные. Сорок хвостов, и всем надо внимание.
В субботу она приехала. Неказистый домик на окраине, вокруг — голые берёзы. Пахло мокрой шерстью, лекарствами и чем-то тёплым, почти забытым. Женщина в потрёпанном кардигане махнула рукой:
— Раздевайся, мой руки. Там щенки, здесь калеки, а в углу — старички. Работы — как у матрёшки: разберёшь одну, а там ещё.
Один пёс — лохматый, с проплешиной на боку и умными глазами — не сводил с неё взгляда. Алина присела, провела рукой по его шерсти. Тёплая. Живая. Настоящая. Пахло псиной, осенью и упрямым желанием жить.
Он ткнулся носом в её ладонь и остался рядом. Женщина в кардигане усмехнулась:
— Граф к чужим не льнёт. А тебя выбрал.
Через час Алина мыла клетки, таскала мешки с кормом, успокаивала дрожащих щенков. Спина ныла, руки покраснели от воды, волосы прилипли ко лбу. Но внутри что-то оттаяло. Впервые за месяцы она почувствовала себя не призраком, а человеком — с усталостью, с потом, с теплом под рёбрами.
— Завтра приходи, если сможешь, — бросила хозяйка приюта, вытирая руки о фартук.
— Приду, — ответила Алина. И знала, что это правда. Даже если придётся ехать через пол-Москвы, через слякоть и противный ветер — она будет здесь.
Через месяц Граф переехал к ней. Долго обнюхивал квартиру, а потом улёгся на старый ковёр, свернувшись калачиком. Дмитрий зашёл в гости — принёс миску, корм и игрушку в виде сапога.
— Ну вот, уже похоже на жизнь, — сказал он, глядя на пса. — Хоть что-то шевелится.
Алина улыбнулась. Впервые за сто лет. Позже купила цветы — обычные бархатцы, которые упрямо тянулись к солнцу. Новые занавески — дешёвые, но с рисунком, напоминающим бабушкину дачу. Долго выбирала, будто от этого зависела её судьба. Купила новое постельное — белое, пахнущее свежестью, как утро после грозы. И начала печь пирожки. Просто так, чтобы в доме пахло не одиночеством, а корицей и дрожжами. Тесто месила руками, будто лепила из него всё, что не могла сказать вслух.
Иногда она всё ещё просыпалась с грузом на душе. Иногда смотрела в окно и думала, что ничего не изменилось. В такие дни хотелось зарыться в одеяло, выдернуть шнур из розетки и забыть, что за окном есть мир. Но теперь в углу стояла миска с водой, на полу валялась потрёпанная игрушка, а на диване храпел Граф — тёплый, живой, настоящий. И жизнь, пусть с трещинами, как старый сервиз, снова казалась стоящей. Не идеальной, но своей.
