«Котлеты, гинекология и мечта»
Когда Дмитрий Сомов высадил свою очередную пассию из машины, он даже нежно чмокнул её в щёку и махнул рукой на прощание. В груди ещё теплился сладкий шлейф её духов, а на губах — привкус измены. Он глубоко вдохнул и повернул ключ зажигания — пора было ехать домой.
У подъезда своего дома в Нижнем Новгороде он задержался. Стоял минуту, подбирая нужные слова. Надо было сказать твёрдо, по-мужски. Ясно, чтобы точка. Он больше не мог жить в этой скучной, холодной, предсказуемой семье. Хотелось огня. Хотелось того, что щекочет нервы. И он нашёл это — в соблазнительной Ларисе Викторовне.
Он поднялся по лестнице, не дожидаясь лифта. Вдохнул и открыл дверь.
— Привет, — громко сказал он, заходя в квартиру. — Лен, ты дома?
— Дома, — лениво отозвалась жена. — Ну что, Дима, котлеты будем жарить?
Вот оно. Момент истины. Сомов выпрямился и, прочищая горло, выдавил:
— Лена, мне нужно тебе сказать… Мы должны расстаться.
Никакого взрыва эмоций. Ни крика, ни слёз. Лена даже бровью не повела.
— То есть котлеты отменяются? — равнодушно спросила она, выглядывая из кухни.
— Как хочешь. Хочешь — жарь, хочешь — нет. Я ухожу. К другой.
Обычная жена в такой ситуации устроила бы истерику. Может, даже запустила бы тапком. Но Лена была не из таких.
— Только не говори, что опять забыл мои сапоги из мастерской, — сказала она спокойно.
— Чёрт… Забыл, — пробормотал Дмитрий, краснея. — Но если надо, прямо сейчас поеду, заберу!
— Ну да… Пошли тебя за сапогами — ты мне старые принесёшь. Весь в отца, Сомов, — вздохнула Лена. — Никакой ты не мужик, а сопляк с дипломом экономиста.
Дмитрий почувствовал, что его заготовленная речь разваливается. Не так он представлял этот вечер. Не так видел конец своей семейной жизни.
— Лена, ты не понимаешь! Я серьёзно. Я тебя не люблю! Я люблю другую! Я ухожу!
— Замечательно, — ответила она. — Обувь-то у тебя не в ремонте. Иди куда хочешь.
Он даже подавился. Боже, как же сложно с ней спорить! Раньше именно за это спокойствие он её и любил. За стальной характер, за железную логику и умение готовить борщ так, что пальчики оближешь. А теперь это казалось бетонной стеной, в которую он врезался на полной скорости.
— Я… Я благодарен тебе за всё, — начал он снова. — Но я ухожу. Потому что люблю. По-настоящему.
— Катька Морозова? — деловито поинтересовалась Лена.
— Ч-что? Нет! — растерялся Дмитрий. — Откуда ты её вообще знаешь?
— Или Олька Белкина? С ней ты в прошлый четверг задержался…
Он замолчал. Спина покрылась холодным потом.
— Нет. Не Белкина. И не Морозова. Это Лариса. Лариса Викторовна Зайцева. Тридцать шесть, один ребёнок, два аборта… Ты же понимаешь, это любовь всей моей жизни.
— Головой ты пришибленный, Сомов, — сказала Лена, наливая себе чай. — Ты хоть знаешь, с кем связался?
— Я знаю, что люблю её, — процедил он. — И буду с ней.
— А медкарту своей «мечты» читал?
— Н-нет…
— А я читала. Потому что я — гинеколог. С двадцатилетним стажем. Я знаю, где ты был, даже если ты сам не помнишь. В этом городе я осмотрела всех женщин, а ты — только некоторых. Так что поверь: Зайцева — это не подарок. Это диагноз.
— И что ты предлагаешь? — спросил он обречённо.
— Во-первых, — сказала Лена, — иди душ прими. Во-вторых, я позвоню Петровичу в кожно-венерологический — пусть тебя без очереди посмотрит. А в-третьих — сядь, подумай, и не позорь семью.
— Но я же… я…
— Иди мойся, — перебила она. — А я котлеты пожарить схожу. Захочешь нормальную женщину — скажи. Подберу. Без сюрпризов.
И Сомов молча поплёлся в ванную. В мечтах он уходил красиво, с пафосом, под музыку. А на деле ушёл — за мылом.
