Где река затихает
Когда Дмитрий вернулся в деревню, затерянную среди бескрайних лесов Сибири, ему показалось, что время здесь остановилось. Воздух был густой, пропитанный запахом хвои и старого дерева. Всё выглядело почти так же, как двадцать лет назад — покосившийся забор, покорёженная калитка, берёза с изогнутым стволом у дороги. Но в каждом знакомом уголке таилась тень утраты. Дмитрий прошёл по тропинке, усыпанной осенними листьями, и остановился у дома.
Дом стоял, будто ссутулившись под грузом лет. Окна заколочены, крыльцо полуразрушено. Одна из досок качалась на ветру, скрипя, как неслышный набат, отсчитывающий забытые годы.
Он не был здесь с тех пор, как уехал — злой, обиженный на весь свет, с рюкзаком за плечами и желанием никогда не оглядываться назад. Не писал, не звонил. Будто вырвал эту страницу из жизни.
Отец умер пять лет назад. Дмитрий узнал об этом случайно — короткое сообщение от старого знакомого: «Похоронили тихо. Без тебя. Сначала ждал, потом перестал». Не упрёк, но в этих словах была боль, глубже, чем любое осуждение.
Он приехал не из-за похорон. Он приехал, потому что однажды почувствовал в душе дыру. Не ту, о которой говорят в кино, а настоящую — болезненную, не затягивающуюся ни работой, ни городами, ни годами. Будто он потерял что-то важное и только теперь осознал это.
Дмитрий толкнул калитку. Скрип раздался тот же, что и в детстве, и на мгновение ему показалось, будто отец вот-вот позовёт его с крыльца. Войдя в дом, он вдохнул запах затхлости, пыли и чего-то неуловимого — будто сама тоска поселилась в этих стенах.
Кухня застыла во времени. На вешалке висел поношенный отцовский пиджак — тот самый, которым он укрывал Дмитрия зимой. На столе — потрёпанный блокнот, старая газета, ржавая кружка. Он провёл рукой по поверхности, и пыль осела на пальцах, будто шепча: «Ты опоздал».
Ночь он провёл у печки, которую разжёг неумело, но огонь всё же занялся. Сидел в темноте, слушая, как дом потихоньку оживает — скрипит, вздыхает, будто просыпаясь. В полночь вышел на крыльцо. Над деревней расстилалось звёздное небо — такое яркое, будто можно дотянуться и сорвать звёзды, как ягоды. И вдруг он почувствовал знакомое присутствие — незримое, но тёплое.
Утром Дмитрий пошёл к реке. Той самой, где они с отцом рыбачили, спорили, молчали. Где он впервые закурил, а отец, поймав его, лишь разочарованно вздохнул. Где началась их последняя ссора — глупая, но непоправимая. Тогда Дмитрий кричал, отец молчал. После этого они больше не говорили по-настоящему.
Берега заросли. Вода была тёмной, почти чёрной. Он стоял у кромки, глядя, как течение уносит опавшие листья.
— Долго плыть? — раздался за спиной голос.
Он обернулся. Бабка Агафья — соседка с другого конца деревни. Лицо в морщинах, глаза пронзительные, будто птичьи.
— Куда-то плывёт, — ответил Дмитрий. — Всё куда-то уходит.
Старуха прищурилась.
— Ты сын Николая. Морозова.
Он кивнул.
— Не сразу признала. Говорили, ты уехал навсегда. Думали, не вернёшься.
— Я и сам так думал, — тихо ответил он. — А потом…
— Пусто стало? — перебила бабка. — Всё так. Убежишь, а оно догонит.
Она вздохнула, посмотрела на реку.
— Он сюда ходил перед смертью. Сидел, камни в воду кидал. Говорил: «Интересно, сын помнит, как мы тут рыбу ловили? Или всё унесло?»
Дмитрий сжал кулаки.
— Помню. Даже запах воды. Даже как он ругался, когда я сеть порвал.
Бабка Агафья кивнула. Помолчала.
— Хорошо, что вернулся. Здесь небогато, но когда кто-то возвращается — легче. Даже реке. А уж дому твоему — и подавно.
Она тронула его плечо сухой рукой и ушла, опираясь на палку. Без лишних слов, будто разговор ещё не закончен.
Дмитрий остался один. Долго смотрел на воду. Она текла медленно, неспешно, не обращая внимания ни на людей, ни на годы. Достал из кармана фотографию — он и отец, молодые, смеющиеся. В тот редкий день, когда не было ни споров, ни молчания.
Держал снимок в руках, будто прощаясь не только с отцом, но и с тем собой, каким был тогда. Потом опустил фото в воду. Река подхватила, закружила его. Бумага замелькала, будто махнула на прощание, и исчезла за поворотом.
Когда Дмитрий вернулся в дом, он знал, что останется. Не навсегда. Но пока — здесь. Пока в стенах живёт память, пока трещит печь, пока река помнит их шаги.
Иногда нужно вернуться, чтобы услышать то, о чём молчали всю жизнь. Чтобы не просто простить, а понять. Чтобы сказать то, что не успел. Себе, отцу, этому дому.
И узнать, где река затихает. Или, может быть, где она начинается снова.
