«Я не такого сына хотел!» — бросил муж, и в тот миг мой мир разлетелся на осколки.
— Он прямо в лицо заявил, что я родила ему «не того сына». Дескать, не так он представлял отцовство. И теперь виновата я. Потому что, видите ли, сидела в декрете и «неправильно» растила Тимура, — дрожит голосом Надежда, уставившись в стену. Ладони её трясутся, но в этой дрожи — не только горечь, но и ярость.
Надежда и Дмитрий вместе уже четырнадцать лет. Первые годы дались нелегко: врачи разводили руками, не понимая, почему Надежда не может забеременеть. Она мучилась, проходила унизительные осмотры, а муж всё чаще шипел сквозь зубы: «Может, ты просто бракованная? Женщина для чего? Дети…» Он давил, язвил, но она терпела. Любила же.
Когда тест наконец показал две полоски, ей казалось, сердце выскочит из груди. А на УЗИ, услышав: «У вас мальчик», Дмитрий разрыдался. Подхватил жену на руки и смеялся, как мальчишка. Мир вокруг будто посветлел. Он заботился о ней, как никогда: мыл полы, таскал тяжёлые сумки, сам готовил ужины. Ночью вставал к малышу, качал, шептал первые слова. В парке, катая коляску, гордо выпрямлялся, будто нёс царскую регалию.
Тимур был его гордостью. Дмитрий грезил, как будет гонять с ним мяч во дворе, учить ставить синяки под глазами, рыбачить на Оке. Он заранее записал сына в хоккейную секцию, хотя тому не исполнилось и года. Скупал клюшки, коньки, машинки — всё, что полагается «настоящему пацану». Но Тимур равнодушно отворачивался, увлечённо листал книжки с картинками, часами собирал пазлы и разрисовывал стены фломастерами.
Когда сыну стукнуло пять, отец решил — пора «делать мужика». Повёл на хоккей. Тимур разревелся ещё в раздевалке, отказывался надевать коньки, жался к матери. На льду сидел на лавке, зевал или робко ковырял лёд клюшкой. Дмитрий зверел, орал, запрещал «ныть». А когда Надежда робко заикалась, что у сына другие склонности, он рявкал, что это «бабьи штучки» и она испортила ребёнка.
Тимур захотел в музыкалку. Сам. Услышал, как уличный скрипач играет Чайковского, и замер как заворожённый. Надежда обрадовалась: наконец-то искренний интерес. Но Дмитрий был против. «Ты что, хочешь, чтобы он сопли под «Лебединое» разводил? Вырастишь тряпку!» — рычал он.
Потом Тимуру прописали очки, и Дмитрий окончательно взбесился. «Ботаник! Сопливый очкарик! Я не такого сына хотел!» — орал он на всю трёшку. Тогда же впервые серьёзно заговорил об ЭКО. «Надо нового. С нуля. Крепкого, здорового. Сам буду воспитывать, без бабьих соплей».
Надежда не верила ушам. Ей уже за сорок. Она выносила, родила, отдала всю себя сыну. А теперь её обвиняли в том, что Тимур не воплотил чужих фантазий.
Но худшее было впереди.
Недавно она узнала ужасное: у Дмитрия — любовница. Полгода назад у них родился ребёнок. Сын. Теперь соседи шепчутся: «Ну, она же второго не хотела, а ему надо было. Вот и нашёл выход». То есть это норма? Измена, тайная семья — теперь оправдание?
Надежда проплакала три дня. Потом собрала документы, нашла юриста, но пока не подаёт на развод. Дмитрий не уходит. Ходит по квартире, бубнит себе под нос. Глаза в пол. А Надежда… она уже не надеется. Лишь думает: как жить дальше? Как сказать Тимуру, что отец решил заменить его «правильным»?
— Не знаю, смогу ли простить. Но я мать. Должна держаться. Ради Тимура. Ради себя. Ради той женщины, которой была до всего этого, — шёпотом говорит она, смахивая слезу.
Порой чужая любовь хуже одиночества.
