**Дневник**
Сегодня снова вспомнила тот разговор. Это как незаживающая рана, которая ноет при каждом неосторожном движении. Меня зовут Анастасия, моего мужа — Дмитрий. Мы вместе уже больше десяти лет, и все эти годы нас преследует одно проклятие — мы не можем завести детей. Были попытки, но каждый раз — выкидыш. Последние пять лет даже на это нет надежды. Мы объехали клиники от Новосибирска до Санкт-Петербурга, спустили все накопленные рубли, но врачи лишь разводят руками. Время уходит, и мечта о ребёнке кажется всё призрачнее.
Друзья советовали взять малыша из детдома, но Дима упрям: «Своего хочу, кровного. Усыновим потом, когда будем старше». Мы думали о суррогатной матери, но суммы заоблачные. Я находила утешение в играх с племянниками — тремя сыновьями моей сестры Татьяны. Она одна их растила: мужчины сбегали, как только узнавали о беременности. Мы помогали ей, но её жизнь напоминала бесконечный хаос, в который я предпочитала не вникать.
Как-то за ужином в нашей скромной квартире в Тюмени разговор зашел о детях. Мои родственники никогда не отличались деликатностью, и в тот вечер их слова резали, как нож. Шутили про мои «часики», пеняли, что отказываемся от «чужого» ребёнка, твердили, что нечего привередничать. Я молчала, стискивая зубы, а Дмитрий пытался отшучиваться, зная, как мне больно.
И тут Таня выпалила: «Зачем вам чужие? Я вам рожу! За небольшие деньги. Вам дешевле, мне выгодно. Ребёнок будет ваш, а я рожаю без проблем — сами видели моих. Опыт есть, всё пройдёт гладко». Тишина. Мы с мужем замерли. Родня тут же подхватила, расписывая, как это удобно. Мы промямлили, что подумаем, но думать было не о чем.
Мысль пугала. Во-первых, Таня вела себя безответственно: курила, пила, ела что попало. Разве такой можно доверить ребёнка? Во-вторых, она бы постоянно была рядом. А вдруг передумает отдавать? Или начнёт диктовать, как воспитывать? Деньги — отдельная история. В семье они всегда приводят к ссорам. Таня могла бы шантажировать нас, требуя большего. Да и контролировать её во время беременности? Когда она вынашивала своих, мы уговаривали её бросить курить, но она лишь огрызалась: «Моё тело — мои правила».
Дома мы с Димой обсудили всё и отказались. Нам нужен был свой ребёнок, а не долгие разборки. Утром Таня позвонила, уверенная в нашем согласии, уже планировала, куда потратит деньги. Я мягко сказала, что хотим справиться сами. Её голос стал ледяным. «Неблагодарные! — кричала она. — У вас никогда не будет детей! Будите копаться в чужих отбросах!» Её слова впились в сердце.
Но хуже было потом. Таня настроила против нас всю семью. Родственники названивали, осыпали упрёками: «Как можно отказаться? Она же вам жизнь предлагает!» Каждый считал долгом ткнуть нам в лицо нашим бесплодием. Даже мама поддерживала сестру. Дима старался меня защищать, но я видела — он тоже измотан.
Сейчас родня поутихла, но Таня с мамой продолжают давить. Их звонки — как напоминание о нашей боли. Я всё чаще думаю об усыновлении, но страх осуждения парализует. Дима рядом, но я чувствую — эта рана не затянется. Наш отказ стал не просто решением, а точкой невозврата. Он разрушил семью и оставил нас наедине с нашей несбыточной мечтой.
