Когда мне было семь, у отца во второй семье родился сын, и назвали его в честь папы — Николай Николаевич.

Однажды папа вошёл во двор бабушки (маминой мамы), держа на руках карапуза с чёрными, как смоль, волосами и огромными глазами, яростно причмокивавшего соской. Кружевной чепчик мешал понять, что перед нами мальчик.

— Коля, знакомься, это твоя сестра.

Краткость всегда была коньком папы. Одно предложение — и вот полуторагодовалый бутуз уже поставлен перед фактом: у него есть сестра.
Бабушкины материнские инстинкты пересилили шок, и она тут же взяла Колю на руки. Так 15 сентября 1983 года Николай Николаевич ворвался в нашу чисто женскую компанию. Мама звала его только «Коленькой», а бабушка — «воробышком».

С бабушкой всё было ясно. В ней не было даже намёка на злобу.

Но мама… Её обида на отца была так сильна, что порой превращалась в жгучую ненависть… До появления моего сводного брата.
Коля родился слабым — с пороком сердца. Его выходили, но болезнь давала о себе знать. Он с детства знал все детские кардиологии наизусть. Но вопреки прогнозам — выжил, выкарабкался.

Когда папа привозил его к нам, в доме начинался праздник. Этот неугомонный карапуз умел растрогать даже камни. Он уплетал бабушкины пирожки и мамины вареники, строил в гостиной крепости из всех подушек. Пух кружился в воздухе, коты до вечера прятались, а смех гремел на все шесть соток нашей дачи. Мама всегда говорила:
— Привози его чаще.

Именно благодаря Коле папе удалось сохранить наше общение. Именно он смягчил мамино сердце.
Дело было не в жалости. Его невозможно было не любить. Он обнимал нас, цеплялся ручонками, как медвежонок за дерево, и сиял во весь рот:
— Тётя Лена, я тебя люблю! Бабуля Зоя, я тебя люблю! Пап, я тебя люблю!

Как-то папа повёз нас в Москву, в парк Горького. Цвели каштаны — белоснежные, словно свадебный наряд. Чтобы не потерять Колю, папа купил ему в ГУМе игрушечный пистолет на батарейках. Коля жарил очередь за очередью — громко, чтоб мы знали, где он. Но батарейки быстро сели. Папа, посадив меня на плечи, носился по магазину и кричал:
— Дочка, смотри в оба, где этот чертёнок?

Нашли его в отделе сумок, где он кокетничал с продавщицами и уплетал их конфеты.

Повзрослев, мы вместе проходили у папы и дяди «трудовое воспитание». Каждый день они отдувались за наши проделки. Но уезжать в конце лета мы не хотели! Папа буквально силой отрывал нас от дачи 29 августа.

Однажды на Новый год он повёз нас на городскую ёлку. Связал санки паровозиком и носился по парку. Я до сих пор помню наш хохот и снежки, которыми папа нас закидывал. Праздник кончился больницей. Вдруг смеющийся Коля осел в сугроб, хватая ртом воздух. Сердце снова напомнило о себе…

В приёмном покое сидели все: я, папа, примчавшаяся на такси мама Коли, а следом ввалились мои мама и бабушка. Мы молча пялились друг на друга. После этого Колю долго не привозили. Оказалось, его мать была против «этого странного сборища».

Наша компания загрустила. Папа приезжал один. Бабушка и мама понимали — молчали.

Прошло четыре месяца. В одну субботу раздался грохот в калитку и крик:
— Я приехал! Где вы все? Бабуууля!!!

Я до сих пор помню, как мама с бабушкой стаскивали с забора повисшего Колю и тащили во двор его велосипед. Мы обнимали, щипали, тормошили нашего «воробышка». Потом мама в панике бросилась звонить папе. Оказалось — братишка сбежал из дома.

Папа влетел во двор бледный, как мел:
— Ну всё, где мой ремень? Сейчас получишь!

Но Коля спокойно стоял за спинами мамы и бабушки.

Это был странный союз. Бывшая жена с вечной обидой, бывший муж и двое детей, родных лишь по отцу. И бабушка, которую мы все любили.

Жизнь — штука сложная. Всякое бывает.

На моём выпускном он стоял рядом с родителями — в белой рубашке и чёрном галстуке.
На свадьбе был рядом. Мой красавец-брат. Когда хоронили бабушку — тоже.

…Моему папе выпала самая страшная пытка — пережить собственного сына. Наш Коля умер в двадцать восемь. Остановилось сердце.

Единственной радостью отца после этого стала моя дочь. Мама после смерти Коли как будто разделилась пополам.

А для меня?
Для меня он всегда жив. Мой младший брат, которого однажды принёс в наш дом отец — ещё совсем крохой.