«Ну что, мамочка, готова встречать папу?» улыбнулась медсестра, передавая мне туго запелёнатый свёрток. «Смотри, все уже собрались под окнами с цветами».

Я кивнула, прижав к себе сына. Его крошечное личико было серьёзным, почти нахмуренным. Мой мальчик. Наш мальчик Вадима и мой. Я подошла к окну, высматривая знакомую машину мужа, но её не было. Лишь чужие счастливые лица, шары, взмывающие в небо, и букеты, похожие на облака.

В кармане халата зажужжал телефон. Вадим. Наконец-то.

«Алло! Ты где? Нас уже выписывают», выпалила я, не дав ему заговорить. «Я уже одета, и малыш готов».

В трубке послышался гул, будто в аэропорту, и женский смех где-то вдалеке.

«Таня, привет. Слушай, дело вот в чём» его голос звучал странно отстранённо, даже бодро. «Я не приеду».

Улыбка сползла с моего лица.

«Что значит? Что-то случилось?»

«Да нет, всё отлично! Просто я улетаю. Отдохнуть. Ну понимаешь, горящий тур подвернулся как тут откажешь?»

Я взглянула на сына. Он посапывал во сне.

«Улетаешь куда? Вадим, у нас сын. Мы должны были ехать домой. Втроём».

«Ой, ну что ты раздула. Я твоей маме звонил, она встретит. Или такси возьмёшь. Я тебе на карту перевёл».

Деньги. Он сказал «деньги». Как будто откупался, словно мы досадная ошибка.

«Ты один летишь?»

Он замешкался. И в этой паузе я услышала всё. Все его ночные «совещания», «срочные командировки». Этот липкий туман лжи, который я упрямо отказывалась замечать.

«Таня, давай без сцен, ладно? Я просто устал, хочу развеяться. Я имею право».

«Имеешь», ровно сказала я. Воздух в лёгких внезапно закончился. «Конечно имеешь».

«Ну вот и отлично!» он оживился. «Ладно, на посадку вызывают. Целую!»

Трубка замолчала.

Я стояла посреди палаты с казённой мебелью и смотрела на сына. Он был таким настоящим, тёплым, живым. А вся моя прежняя жизнь превратилась в дешёвые декорации.

Медсестра заглянула в дверь.

«Ну как? Папа успел?»

Я медленно покачала головой, не отрывая взгляда от сына.

«Нет. Наш папа уехал отдыхать».

Я не плакала. Что-то внутри просто стало очень твёрдым и холодным, как камень, брошенный в ледяную воду. Достала телефон, набрала маму.

«Мама, привет. Ты можешь заехать за мной?.. Да, один. Забери нас домой. К тебе. В деревню».

Отец встретил нас у роддома на старой «Волге». Молча взял свёрток с Мишей и, неловко, но бережно, прижал к широкой груди. Всю дорогу до деревни он не проронил ни слова, только смотрел на дорогу, а мышцы на его обветренном лице напряжённо двигались.

Эта тихая поддержка значила больше любых слов.

Деревня встретила нас запахом дыма и сырых листьев. Старый дом, в котором я не жила десять лет, казался чужим. Всё здесь было пропитано другой, забытой жизнью: скрипучие половицы, печка, которую нужно топить по утрам, вода из колодца. Моя городская жизнь с её удобствами и иллюзиями осталась где-то далеко, за сотни километров.

Первые недели слились в один бесконечный день из Мишиного плача и моего отчаяния. Я чувствовала себя обузой. Мама вздыхала, глядя на меня, а в её глазах застыла тихая грусть. Отец замкнулся, и я знала он винит меня не за то, что вернулась, а за то, что когда-то выбрала Вадима, проигнорировав родительское чутьё.

Потом он позвонил. Через две недели. Бодрый, судя по голосу отдохнувший и полный сил.

«Привет, солнце! Ну как вы там, ты и наш богатырь?» почти кричал он в трубку, будто того разговора в больнице и не было.

«Мы у родителей», коротко ответила я, вытирая Мише слюнявчик.

«А, ну да, да. Хорошо воздух, природа. Ему полезно. Я тоже скоро вернусь, заеду, с наследником поиграю».

Наследник. Он говорил о сыне, как о вещи, которую можно отложить и взять потом, когда захочется поиграть.

Он стал звонить раз в неделю. Просил показать Мишу по видео, умилялся в экран и быстро прощался. Вёл себя так, будто мы просто временно живём врозь по обоюдному согласию. Будто не оставил меня одну с ребёнком на руках.

Потом одна «подруга» из города скинула скрин. Фото. Та самая женщина, чей смех я слышала в трубке, сидела за столиком в кафе, а на заднем плане Вадим обнимал её за плечи. Счастливый. Влюблённый. Подпись: «Лучшее решение в моей жизни».

Я посмотрела на фото, потом на свои руки с обломанными ногтями, на гору пелёнок, которые приходилось стирать в ледяной воде. И поняла. Он не просто отдыхал. Он строил новую жизнь.

А мы с Мишей были лишь досадной помехой, которую можно откупиться жалкими подачками, чтобы спокойно спать.

Экран погас, но фото стояло перед глазами. Унижение было почти физическим жгло щёки, сдавливало горло.

Я перестала писать ему и звонить. Просто ждала.

Вадим позвонил сам через месяц. Его голос был деловым, собранным, без прежней игривости.

«Таня, привет. Надо поговорить. Я решил продать нашу квартиру».

Я опустилась на старую лавку во дворе. Миша спал в коляске рядом.

«Нашу квартиру? Вадим, это наш единственный дом. Куда мне возвращаться с ребёнком?»

«Слушай, это бизнес. Мне нужны деньги на новый проект. Не могу держать их в бетоне. Твою долю выделю, конечно. Думаю, трёхсот тысяч хватит на первое время».

Триста тысяч. Он оценил будущее сына в триста тысяч рублей.

«Вадим, ты не можешь так. По закону половина моя и Миши».

Он коротко и неприятно рассмеялся.

«По какому закону, Таня? Квартира на маму записана, помнишь? «Чтобы лишних проблем не было». Ты сама согласилась. Так что подавай в суд, если хочешь. Удачи».