Тридцать пять лет рука об руку — и вдруг чужие
Тридцать пять лет мы жили одной судьбой, дышали одним воздухом, мечтали одними снами. Но теперь, как гром среди январской метели, наш брак рассыпалcя в прах, и я, Светлана, стою среди обломков того, что казалось вечным. «Нам надо разойтись», — бросил мой муж, Григорий, и эти слова вонзились в сердце, как ледяная игла. Тридцать пять лет без ссор, без упрёков, с полным доверием — и вот всё рухнуло в одночасье. Как так вышло? Я не верила, что наша история, начавшаяся в далёком Нижнем Новгороде, оборвётся так внезапно.
Сначала я думала — пройдёт. Григорий всегда был сдержанным, и я ждала, что он одумается, вернётся, и мы снова заживём, как прежде. Первые дни ещё перезванивались, обменивались сухими фразами, но с каждой неделей его голос становился глубже, а паузы — длиннее. Потом он приехал. Я металась по кухне, варила его любимые щи, поспешила на вокзал. Но когда он вышел из вагона и взглянул на меня, в его глазах мелькнуло что-то чужое — будто я была тенью из прошлого. Я заметила, но смолчала, пытаясь шуткой растопить лёд. Смеялась, говорила о пустяках, но дома он отстранился окончательно. Даже не притросился к еде, взял нашу дочь, Алину, и ушёл с ней за подарком, оставив меня в пустой трёшке.
Я решила не лезть. Купила бутылку «Советского», думая, вечером обсудим всё закомхольным разговором. Но Григорий вернулся мрачнее тучи, от всего отказался и заперся в кабинете. Мои попытки заговорить он резал, как тупым ножом. Тогда во мне встал ком. «Если не хочешь быть рядом, скажи прямо, а не тяни резину!» — вырвалось у меня. И он сказал. Сказал, что будущего нет, что я годами притворялась, что не любила его, а лишь терпела. Его слова обожгли, как кипяток. Я хотела кричать, доказывать, что он неправ, но язык будто отнялся. Зачем держать того, кто уже стал призраком?
На следующий день был день рождения Алины. Я надеялась, что праздник нас сблизит, но Григорий всё разрушил. Перед гостями он вдруг заявил: «Мы разводимся». Я не выдержала, вышла, оставив его объясняться с роднёй. Алина звонила, умоляла не рубить, но я знала — мосты сожжены. Григорий подал на развод, и суд дал нам два месяца передышки. Судья, измотанная чередой бракоразводных, смотрела на нас стеклянными глазами. «Пятая пара за утро, — пробормотала она. — И все — тридцать лет в браке». А у нас — тридцать пять. Тридцать пять лет улыбок, сплетённых пальцев, общих рассветов — и всё впустую.
Теперь мы живём в одной квартире, но как соседи. Видимся редко, обмениваемся парой фраз, и каждый взгляд режет, как нож. Григорий преобразился: записался в качалку, сбросил вес, на работе его ждёт повышение. Даже сделал операцию, которую годами боялся. Словно разрыв вдохнул в него новую жизнь. А я? Я тону. Недавно поскользнулась на обледеневшей лестнице, грузно шлёпнулась лицом в снег — гематома на пол-лица, сотрясение. На работе хуже: контора лопнула, меня вышвырнули. Григорий помогает рублём, но его помощь холодна, как февральское у-entry. Мы почти не говорим, и тишина между нами звенит, как разбитое стекло.
Пока синяк заживает, я копаюсь в старых альбомах. На фотох мы с Григорием — молодые, смеёмся, но с каждым годом между нами всё больше пустоты. Мы отдалялись годами, но я закрывала глаза. Теперь ясно: любовь умерла задолго до его слов. Я знаю, что прошлое не вернуть, но сердце ноет: тридцать пять лет! Как можно перечеркнуть целую жизнь? Я не стану ползать на коленях, не станет унижаться. Но и отпустить не могу — слишком глубоко въелось.
Алина пытается нас мирить, но я вижу в глазах Григория пустоту. Он уже не мой. Жду, когда спадёт отёк, чтобы начать искать работу, начать всё заново. Но пока я одна, среди пожелтевших снимков, где мы ещё были близки, и каждый из них напоминает: я потеряла не только мужа, но и себя. Тридцать пять лет — это целая эпоха, и теперь я не знаю, как дышать без неё.
