**Эгоизм свекрови: Как её холод оставил моих детей без бабушки**

Дневник.

Я, Светлана Олеговна, пять лет назад считала себя счастливой. Мой муж, Артём Валерьевич, был моей опорой, а близняшки, Дарина и Арина, наполняли наш дом радостью. Но всё рассыпалось в один день, когда Артём исчез. Просто вышел — и не вернулся. С тех пор моя жизнь — это борьба, а его мать, Лариса Степановна, не просто отвернулась, а словно выбрала нас виноватыми. Её равнодушие — как лезвие, и я не знаю, есть ли в ней хоть что-то человеческое.

Жили мы в маленьком городке под Екатеринбургом. Брак наш был счастливым, девочки — нашим чудом. Но в канун 8 Марта Артём ушёл за подарком — и пропал. Его видели с цветами у магазина, но домой он так и не дошёл. Первые месяцы я жила как в тумане: кричала в подушку, не понимала, как растить детей одна. Устроилась продавцом, но помощи от государства не жди — мужа просто записали в «пропавшие», и плевать всем, что его дочери теперь без отца.

Моя мать, Галина Николаевна, стала мне спасением. В свои 60 она ездила к нам из Верхней Пышмы, сидела с девочками, когда те болели, варила супы, учила их вышивать. Видела, как ей тяжело, но она молчала. А свекровь… Лариса Степановна жила в трёх кварталах, но приходила раз в полгода. Бросала на стол коробку конфет, бурчала: «Здравствуйте» — и уходила. Её холод резал больнее ножа, но хуже были её слова.

«Это ты виновата, что Артёма нет! — шипела она. — Наверное, с любовником сбежала, а он где-то погиб!» Я задыхалась: «Да как вы смеете?! Я одна тяну детей, сплю по три часа, а вы даже внучек увидеть не хотите!» Она взрывалась: «Ты рожала для себя — вот и нянчься! Я чужих детей воспитывала — соседских, племянников… А они теперь и не здороваются. Хватит! Я старость заслужила! Это я сына потеряла, а не ты!»

Словно облили ледяной водой. Она ставила моих дочек наравне с чужими! «Это кровь вашего сына! — кричала я. — Как вам не стыдно?!» Но она лишь махала рукой: «Дети — это грязь и крики. Я живу для себя. Твои девчонки Артёма мне не вернут». Я онемела. Разве можно так говорить о родных? Лариса Степановна не выглядела убитой горем — только самовлюблённой. Новые ногти, стрижка, шуба… Её «горе» было игрой.

Пыталась достучаться: «Хоть ради Артёма помогите! Он хотел бы, чтобы вы любили его дочек». Она отрезала: «Я своё отслужила — сына одна подняла. А ты крутись сама». Тогда я поняла: надеяться не на что. Даже думала запретить ей видеться с девочками — зачем им бабушка, которая их терпеть не может? Но представляла Артёма… Он бы не простил мне, если бы я оборвала эту ниточку. Ему было бы больно знать, что его мать предала его детей.

Теперь я разрываюсь между злостью и долгом. Мама надрывается, но больше просить её — кощунство. Девочки растут, и я хочу, чтобы их кто-то любил… но как, если Лариса Степановна думает лишь о своём покое? Какие слова пробьют её лёд? Бывает ли такое с другими? Как растопить сердце, которое стало камнем? Болит душа за дочек, за Артёма, за себя… Неужели у моих девочек не будет бабушкиной любви?