Борис Иванович приходил в школу каждый день пораньше, пока по коридорам ещё не бегали дети, а учителя не включали свет. Город только просыпался, а он уже стоял в земле, поливал, подрезал кусты, убирал сорняки и делал клумбу у входа безупречной.
Не любил болтовню, больше делал, чем говорил. Приветствовал улыбкой, чистил, не поджидая подачи, и прикидывал каждую растительность, как будто её своих внучек заботился.
Школьники проходили мимо. Кто-то вовсе его не замечал, кто-то — смущённо кивал. Но в один из дождливых дней, когда Борис втыкал новые подсолнухи рядом с калиткой, мальчишка остановился и странно посмотрел.
— А вы всегда садовник были? — спросил он спокойно.
Борис усмехнулся, не обиделся.
— Да, лет десять уже — даю голову на отсечёнку.
— А… не хотели посерьёзнее подняться? Ну, как… не скажу, доктором или инженером.
Ребёнок не ругал, просто думал вслух. Но тишина слегка задержалась.
Борис медленно пошёл, вытер руки лохматым фартуком и поманил за собой.
— Пошли, — сказал, указывая на тропку среди цветов.
Пройдя мимо алых роз, лиловой лаванды, жасмина, что дух захватывает, и бабочек, грациозно круживших, мальчик притих. Парк жил как живая симфония.
— Скажи, — понизил голос Борис, — всё, что видишь, сажал я руками. И каждое взошло, потому что в тишине можно избрать. У меня нет дипломов, нет бизнес-свитера, нет квартиры в центре… но, глядя, как растёт — чувствую, что тоже сделал что-то по-настоящему.
Мальчик посмотрел по-другому. Не просто садовник, а человек, оставляющий в мире красоту без ожиданий и аплодисментов.
С тех пор каждый раз, проходя мимо клумбы, он шептал:
— Спасибо, дядя Борис.
А тот, неприметно улыбаясь, молчал — но улыбка говорила сама за себя.