Ему предстоял тяжёлый разговор. За окном мелькали фонари, в лужах скользили света машин, а в голове Зиновия мелькали старые воспоминания. Он сидел в углу бара «Серебрянка» в Москве, где, как обычно, раздавался гул разговоров и щёлкали краники пива. Внешне он оставался спокоен, но внутри всё кипело — как спрятанная царапина на чистом стекле, которое вот-вот треснет.
Серёга не мог понять, откуда берётся раздражение. Вероника — его жена, с которой они годами жили в Москве, — стала совсем другой. Где-то в декабре она начала вести себя странно, чаще откладывала походы в кафе и вместо кидаютских прогулок по Цветному бульвару теперь предпочитала сидеть у себя в съёмной квартире на Кривошеинском. Он пытался взять ситуацию в руки, покупал ей букеты иконных цветов, водил в театры, устраивал романтические ужины в ресторанах с рабочим словом «качество» — всё как положено, по советам папы, который в своём неумеренном энтузиазме читал подростку романы Дюма. Но Вероника стала безразлична. Даже когда он шутливо подмигивал, как делал десять лет назад, она лишь сухо улыбалась, как будто видит его впервые.
Серёга вспоминал, как они познакомились. Это была та самая вечеринка в общаге НГУ, где все горланили песни под копирку «Воспоминания». Вероника выделялась среди студенточек, не умеющих подбирать под спиртное поющие фразы. Она предложила ему один из контрольных вопросов по философии Гегеля, а потом сказала: «Ты бы не сидел ни в чём». Сергей тогда подарил ей на Новый год оловянного Деда Мороза, и с тех пор всё пошло по кривой. Он даже носил ей пирожки каждое утро, точно как пионер-доброволец, но теперь она указала: «Серёга, это смешно. Давай поживём как нормальные люди». А он и не знал, откуда брать нормальность, когда всё вокруг выглядело как чёрно-белый фильм с проклятым финалом.
Сегодняшний вечер был особенно тяжел. Вероника снова отказалась от похода к его родителям. «Отправлюсь сам», — подумал он, но внутренний голос шептал: «А зачем?» Он вспомнил, как в молодости мечтал о её улыбке, как наивно верил, что любовь — это больше, чем совместимые калории. Теперь же её улыбка стала похожа на морщину на белом листе — нечитаемая, пустая. Больше всего его пугало то, что он не мог этого контролировать. Как будто всё хорошее ушло сквозь бетонную стену вдогонку за её молчанием.
Вероника сидела в кафе «Маэстро», заказав эспрессо, как старшеклассница, ждущая оценки по трудам. Её взгляд устремился к окну, где мелькали в рекламных панелях имена брендов, которые она раньше не знала и не хотела знать. Она знала, что в эту минуту Серёга сидит где-то в другом конце города, думая, что ещё может спасти. Но внутри было пусто — как заброшенная церковь в подмосковном посёлке.
Всё началось давным-давно, во времена, когда Санкт-Петербург был ещё просто «Петербургом», а Серёга — интересным студентом, который знал, как предложить руку и стать приличным собеседником. Она ошиблась — сумела выдумать в нём идеал, сложив воедино романтические романы и собственные мечты. Но год за годом всё высохло. Его любовь стала похожа на подгулявшего спутника — поначалу весёлый, а потом одинокий.
А теперь Зоя. Да, Зоя. Девушка, с которой они вместе учились во втором классе, когда Серёга держал её руку в метротраме и учил, как не детсадовски шалить. Она была просто Зоя. Невероятная, как солнечный день в марте, куда все верят, но о чём-то тоскуют. Вероника не понимала, откуда это взялось — чувство к человеку, который всегда был за пределами её внимания. Хотя когда-то она считала её сумасшедшей, заставлявшей стоять под дождём, чтобы увидеть радугу.
Серёга заметил, что его попытки стать идеальным мужем теперь кажутся просто навязчивыми. Его забота стала тяжестью, как старый костюм, который нужно сдать в магазин обмена. Он знает, что должен поговорить. Но слов нет. Как дать объясниться человеку, который всю жизнь искал правильные ответы, но так и не нашёл их на самые важные вопросы?
Вероника подняла глаза от стола. В её сердце новый выбор — между прошлым, которое ушло, и настоящим, которое не хочет её. Она знала, что завтра будет больно. Но сейчас, с тающей в чашке кофе мечтой, понимала: будет ли после этого счастье? Или Таня права, когда говорит, что Анастасия ничего не оценит?
