В городке Нижнеозёрске, где ветер с озера вечно сырой да колючий, в инфекционной больнице трудится врач по имени Варвара Петровна. Говорят, дар у неё от Бога. Нам с ней повезло, хоть я её лицо без маски и очков так ни разу и не разглядела. Варвара Петровна — инфекционист. Руки золотые, но вот утешать — не её конёк. За все время, что тут лежала моя дочь Алиса, она ни разу не обмолвилась добрым словом, не успокоила моё измученное сердце.
Говорит чётко, по делу, как бухгалтер отчёт сдаёт.
— Лейкоциты 12, — бросает она, листая карту.
— Это хорошо? — спрашиваю, сердце в пятки уходит.
— Меньше, чем вчера, но выше нормы. И родничок запал. Пересушили, — отвечает, даже не глядя.
— Это опасно? — голос мой дрожит.
— Назначу препарат, должно помочь.
Слова её рубленые, будто топором отрублены. Все родители тут так и норовят её зацепить вопросами, вытянуть хоть какую-то надежду. Она отвечает, но каждое слово — будто через сито пропущено. Будто знает: одно неверное — и на неё же потом повесят все беды. Выбирает выражения, как снайпер цель — точно, без лишнего. Хотела бы просто лечить — без разговоров, без ненужных эмоций. Но так не получается.
Не знаю, нравится ли мне Варвара Петровна. Выбора нет — моя Алиса в её руках. Она не сюсюкает, не пытается меня успокоить, не кормит пустыми обещаниями. Хотя, наверное, это и не её работа. Её дело — бороться с болезнями, а не с моими страхами.
Через запотевшие очки вижу её глаза — красные, усталые. Может, даже плакала. Я больше не задаю вопросов. И так вижу — Алисе лучше. Ещё два дня назад она без сознания лежала, а сегодня сидит на кровати, смеётся и с аппетитом хрустит яблоком. Варвара Петровна слушает её, щупает, подмигивает.
— Молодец, Алиска, — говорит тихо.
Мне — ничего. Да я и не спрашиваю.
После обеда привезли малыша — Гришу, годовалого. Состояние тяжёлое, почти безнадёжное. Варвара Петровна тут же хватает телефон, долбит в областную. У нас реанимации нет, а ему срочно нужна помощь. А там: «Нейроинфекция, мест нет, разбирайтесь сами».
Её смена заканчивается в три. У неё дом, муж, свои дети ждут. Но она не уходит. Гриша слишком плох, и она остаётся. Спорит с областной, требует невролога и редкий препарат. Спорит с мужем, который орёт: «Хватит, своих бы детей подняла!»
Медсёстры притихли. Обычно начальство в три уходит — и больница живёт своей жизнью. Но Варвара Петровна здесь. Не ушла.
Гриша с матерью — в соседнем боксе. Стены тонкие, всё слышно. Мать, Ирина, звонит всем подряд: «Молитесь за сына! Свечки ставьте, сорокоуст закажите! Священника позовите — его молитва сильнее!»
Вечером Варвара Петровна заходит к ним. Говорит: лекарств нет, купить надо самим. Называет — там и «Мексидол» есть. Ирина взрывается:
— Мы налоги платим! Вы обязаны лечить! Везде поборы! В суд пойду!
Варвара Петровна молча выходит. Я знаю, о чём речь. Алисе тоже «Мексидол» капали — мы его сами покупали.
Ирина звонит мужу, рыдает: «Иконы привези, святую воду! Врачиха вообще ничего не делает!» У меня есть лишние ампулы. Беру их и выхожу в коридор — хоть и нельзя. Ищу Варвару Петровну.
Нахожу в ординаторской. Она стоит спиной, в трубку говорит:
— Семён, прямо сейчас. Дети посидят одни, они не маленькие… — голос срывается.
Муж на том конце орет.
— Семён, аптека до десяти. Потом будешь ругаться. Купи…
— Вот «Мексидол», — говорю я, протягивая упаковку. — Пусть не покупают.
Она вздрагивает, оборачивается. Впервые вижу её без маски. Красивая. Измученная, но красивая.
— Спасибо, — шепчет и в трубку: — «Мексидол» не надо, нашли…
Я незаметно суну тысячу рублей ей в карман халата.
— Ты что, нельзя! — хватает меня за руку.
— Это не тебе. Это Грише.
Она опускает глаза.
— Спасибо… тебе, — поправляется: — вам.
— Тебе, — говорю я и ухожу.
Ночью Грише хуже. Сквозь сон слышу, как Варвара Петровна командует: какие капельницы ставить, чем температуру сбивать. А на фоне — молитвы Ирины.
Когда Алиса болела, многие «помогали»: 80% советовали молиться, 10% — к бабкам водить, оставшиеся — искать врачей за границей, потому что «у нас медицина — дно».
К утру Грише лучше. Заснул, температура спала. Ирина тоже уснула — храпит. Варвара Петровна не спала всю ночь.
В девять — новый обход. Заходит к нам.
— Лейкоциты 9.
— Спасибо.
— Это хорошо. Воспаление спадёт.
— Да, я поняла.
Не спрашиваю больше. Жаль её до боли. Она снова в маске, за очками — красные глаза. Идёт к другим.
В три её смена кончилась. Грише уже лучше — проснулся, улыбается, кашу съел. Перед уходом она заходит к ним — проверить. Слышу, как ласково уговаривает: «Гришенька, дай послушаю».
Тут у Ирины звонит телефон. Она кричит в трубку:
— ОТМОЛИЛИ! ВСЁ, ГРИШУ ОТМОЛИЛИ!
Смотрю в окно. Варвара Петровна идёт домой. Шаги тяжёлые, будто всё из неё вытянули. Она — блестящий врач. И невероятно сильный человек. Посланник Бога, если угодно.
Это она победила болезнь Гриши. Знанием, опытом, лекарствами. А теперь идёт домой — без сил, без благодарности. Работа такая.
Отмолили…
