Я трижды шла под венец, и каждый раз я отдалялась всё дальше от себя самой, стараясь быть идеальной женой — покорной, самоотверженной, незаметной. Но трижды жизнь смеялась мне в лицо, и теперь я дрожу при мысли, что меня ждёт: старость в четырёх стенах, где эхо отвечает на мои вопросы вместо живых людей.

Первый муж, Виктор Петров, ушёл со словами: «Ты задушила меня своей заботой». Стоя на пороге с чемоданом, он бросал взгляды, полные раздражения. «Ты как тот самый кислый щи — вроде и домашнее, а тошнит уже». Я тогда свято верила, что счастье — в ежедневном подвиге: стирка, ужин, дети. Но он хотел чего-то другого. Остались только счёты в Сбербанке с кредитами да двойня, которая спрашивала: «Папа вернётся?»

Второй, Артём Соколов, пришёл, когда я уже научилась прятать усталость за улыбкой. Я стала тише: меньше слов, меньше ожиданий. Но судьба, как злая свекровь, подложила свинью — я слегла с воспалением лёгких. Лекарства съедали последние рубли, а он… исчез. Без скандала, без прощального письма. Просто перестал приходить. Потом соседка сказала: «Видела твоего у кафе с кареглазой». Трое детей, ипотека — для него это был не дом, а тюрьма.

Третий, Геннадий Ковалёв, оказался хуже всех. Мы встретились в захватывающем дух морозе Перми, где он топился в водке после увольнения. Я вытаскивала его, как ведро из колодца: работала на двух ставках, отдавала половину зарплаты, выслушивала его бредни о «великом бизнесе». Он же не мог даже чайник вскипятить. А потом, вчерашний бомж, вдруг заявил: «Ты расплылась, как вареник. Мне с тобой стыдно». Ему — сорок, мне — сорок три. Но в его глазах я уже старуха.

Когда я перестала ему платить, он взорвался: «Жадная баба!» и припомнил каждый мой невыглаженный халат. Эти слова жгли, но освобождали. Я вдруг поняла: я не печь, чтобы всех кормить.

Сейчас мне сорок пять. В зеркале — женщина с глазами, как у затравленной лисы. Три брака. Пятеро детей. И ни одного человека, кто бы спросил: «Как ты?» Ночью ловлю себя на мысли: неужели всё? Неужели дальше — только телевизор да кошка, которая переживёт меня на неделю? Страх сжимает горло. А вдруг правда — старухи никому не нужны? Ведь даже вонечность приходит без спросу, как соседка с пустыми разговорами…