**АЛИСА**
То, что они жили в одном городе — в серой, вечно хмурой Перми, — не смягчало тоски. Алиса не звонила и не писала, лишь изредка откликалась сухими фразами на сообщения, которые Анна Степановна отправляла с щемящей регулярностью — каждую третью среду. Не чаще. Чтобы не показаться навязчивой.
Крохи новостей о жизни внучки добирались до неё окольными путями: Аля провела каникулы на даче под Кунгуром, Аля теперь увлеклась фигурным катанием, у Али появился той-терьер. Всё это она узнавала не от девочки, а от её матери — женщины с острым голосом и ожесточённым взглядом, которая ненавидела бывшего мужа с особым сладострастием, а его мать — с холодной, методичной злостью.
*«Привет, Алечка! Сегодня в сквере видела воробьёв — они дрались из-за крошек. Потом кот их разогнал. Как твои дела? Целую. Бабуля».*
*«Норм».*
Внучка переняла это равнодушие? Или мать намеренно отравила её холодом? Кто знает. Но уже два года единственной нитью между Анной Степановной и Алисой были эти кривые, односложные смс: мольба о внимании и жизнь в тихой квартире, где единственными живыми оставались фото на стене. Сын после развода сбежал в Канаду и там, с тяжёлым облегчением, забыл и про дочь, и про мать.
*«Алюша, я купила тебе матрёшку. Она разбирается! Приезжай — подарю. Бабуля».*
*«Я выросла».*
Однажды во время разговора с матерью Алисы она услышала за кадром детский голос: *«Не надо! Пусть не звонит!»* Телефон выскользнул из рук. Комната поплыла перед глазами. Она стояла, уставившись в трещину на потолке и жёлтые обои.
*«Дорогая Аля, у меня появился плюшевый медведь. Он храпит, если нажать на лапу. Обнимаю. Бабуля».*
*«Мне не надо».*
А потом, в конце июля, возвращаясь с заседания через запущенный сквер, она наткнулась на ежа. Он был важный, с торчащими иглами — прямо как их новый завхоз, только без папки под мышкой. Ёж скрылся в кустах, а Анна Степановна задумалась: внучка проигнорировала уже десять сообщений подряд.
Но сегодня была среда. Она взяла телефон.
*«Аля, представляешь, у меня теперь живёт ёж! Назвала его… Федей»,* — и мельком глянула на экран, где шёл «Ирония судьбы».
— *То есть Федя, то есть Феоктист,* — вслух добавила она с горькой усмешкой.
*«Федя умеет подмигивать! Вообрази? Целую. Бабуля».*
И вдруг — *пик!* Телефон дрогнул. Наверное, спам… Но нет.
*«А чё ещё он может?»*
Она едва не выронила трубку. Первым порывом было наделить Федю талантами: и скрипка, и стихи, и шашки. Но передумала.
*«Он фырчит, когда сердится. Остальное расскажу завтра, ладно?»*
Ответа не было, но в груди что-то оттаяло. А ночью её разбудил ужас: вдруг это сон? Она судорожно схватила телефон…
*«Ну и что он ещё умеет?»*
Настоящее. Не сон!
*«Алечка, он сегодня пытался смотреть сериал. Улёгся перед телевизором и уши навострил».*
Тишина. Её пронзил холод. А вдруг мать Алисы высмеет это? *«Старая дура»* — так она её и назовёт. Анна Степановна уже слышала этот голос.
*Вж-ж-ж!*
*«А какой сериал?»*
*«„Гостья из будущего“. Ты смотрела?»*
Пауза затянулась. Но потом:
*«Нет. А он интересный? А чем Федя питается?»*
С этого дня ёж стал её спасением. Он жил. Он учился. Он приносил газету. Он обожал сметану. Он был артистом и мудрецом. Он смотрел телевизор. Он спорил с бабушкой и стоял на своём — особенно насчёт места для сна. Но главное — он держал нить. Между ними.
Прошёл месяц. И вдруг — звонок:
— Аля хочет приехать. На выходные.
Удар. Внучка приедет — и узнает, что Феди нет. Поймёт, что бабушка лгала. Что всё — обман. И уйдёт. Навсегда.
В тот же день Анна Степановна слегла. Давление, слабость, тяжёлое дыхание. Но дело было не в здоровье.
Вечером она налила рюмку коньяку, выпила залпом. Не для храбрости — для решимости.
Феди не было. Но он был нужен.
Она кинулась в зоопарк. Увидела плакат — «ЕЖИНОЕ ШОУ». Умоляла смотрителя: одолжите ежа. На два дня. За любые деньги.
— *Да вы рехнулись?!* — в ответ лишь хохот.
Потом обзвонила объявления. Один «питомник» оказался тёмным сараем с воем и запахом смерти.
Наконец, на птичьем рынке, у старушки с золотым клыком, она купила его. Ёж был вялый, недоверчивый. От сметаны отвернулся, яблоко проигнорировал. Спал, свернувшись в уголке.
Утром она отнесла его в сквер и выпустила. Он сделал несколько шагов… лёг. И больше не двинулся.
Она рыдала. Долго. Громко. Слёзы вымывали всё: надежды, фантазии, боль. Всё, что копилось годами.
Но вдруг — озарение. Она подхватила мёртвого ежа, побежала домой. Воскресить? Нет. Придумать прощание.
Когда Алиса приехала, бабушка открыла дверь с красными глазами:
— Алечка… Федя умер.
На лице девочки мелькнуло: шок, горечь, жалость… И вдруг — она бросилась в объятия.
Они похоронили Федю в сквере. Поставили камешек. Посадили незабудки.
А потом… три дня бабушка рассказывала всё: о Феде, его проказах, ночных прогулках, любви к кино.
— *„Гостья“ — классный фильм, бабуля. Теперь ясно, почему он его любил.*
В последний день Алиса обняла её так крепко, как в детстве.
— Ты ещё приедешь, Алечка?
— Бабуля, ну конечно!
И даже когда машина увозила внучку, Анна Степановна улыбалась. Пусть Федя был выдумкой — но он вернул ей то, что казалось потерянным навсегда.
А в сквере, под мягким шелестом листьев, маленький камень с выцарапанным именем «Федя» так и остался лежать, напоминая о том, что даже выдуманная любовь иногда может стать настоящей.
