**Идеальная жена**
В небольшом городке, затерявшемся среди густых сосновых лесов и поросших мхом холмов, где осенний ветер нашептывал о грядущих переменах, жизнь шла своим чередом, будто затаив дыхание. Ещё будучи студентом, Данила решил, что женится на спокойной и рассудительной девушке — той, что станет опорой семьи. Но в юности его манили яркие, весёлые барышни, требовавшие букетов, подарков и посиделок в кафе. А денег у студента всегда не хватало, и он быстро понял, кто чего стоит.
К окончанию универа Данила встречался с Надеждой — умной, сдержанной, безупречной в мелочах. Её аккуратные тетради и всегда выглаженная одежда говорили о характере красноречивее слов.
— Лёха, — сказал он другу, — пора жениться. Ты уже семью завёл, скоро дети пойдут.
— Ну наконец-то! — рассмеялся Алексей. — На Надьке, что ли, из нашей группы? Бери её, она — огонь. Умница, красавица, без истерик. Конспекты у неё — как печатные, я полкурса на них выезжал!
— Ага, на Наде, — кивнул Данила. — Лучше не найти.
Перед выпуском он сделал ей предложение, и Надя согласилась.
Она с младшей сестрой Машей росла практически без родителей. Отец, шофер-дальнобойщик, пропадал в рейсах, а мать задерживалась на работе до ночи. Подростком Надя взяла дом на себя: готовила, проверяла уроки сестры. Мать не заставляла — просто такая у неё натура.
Иногда они навещали тётю Галину, старшую сестру матери. Надя замирала от восторга в её доме: блестящий сервиз, кружевные салфетки, чистота, будто в операционной. «Словно музей», — думала она, не осознавая, что переняла эту тягу к порядку. У себя дома Надя старалась поддерживать идеал, но выходило не всегда. Зато её конспекты, рабочий стол и гардероб были безупречны. В универе она сдавала всё на «отлично», выглядела безукоризненно.
После свадьбы пара поселилась в Данилкиной двушке.
— Ну ты даёшь, — добродушно позавидовал Алексей. — Своя хата, жена — загляденье. А мы с женой в съёмной однушке ютимся, и перспектив не видно.
Надя мечтала о доме, как у тёти Галины. Чистота стала её навязчивой идеей. Никто не объяснил ей, что семья — это не только глянец, но и тепло. Пришлось учиться на своих ошибках.
Данила был её противоположностью — шумный, общительный, любил баню, рыбалку, посиделки с друзьями. Надя же предпочитала вышивку, книги, иногда вязание. До рождения сына она покорно ездила с ним на природу, хотя комары и палатки её раздражали.
Летом Данила светился от предвкушения:
— Надюх, завтра двинем на озеро! Удочки, шашлык, палатка — собирайся!
— Данила, ну что за мазохизм? — морщилась она. — Комары, грязь, инфекции. Вдруг заболею?
Но знала — не переспоришь, и покорно ехала. На позднем сроке беременности отказалась, и он не настаивал. Зато дома Надя творила уют: вылизывала каждый угол, готовила полезные блюда, расставляла всё по линеечке.
— Надь, у тебя как в царских покоях! — восхищалась подруга Оля. — Идеальная хозяйка! Как ты успеваешь? У меня дома ад: два сорванца всё крушат. Даже боюсь к тебе заходить, а то мои дикари тут бардак устроят! — смеялась она. — А мой муж молодец: с детьми гуляет, мне передышку даёт.
Данила, горячий и импульсивный, порой затаскивал жену в спальню среди дня, но она упиралась:
— Постель не заправлена, всё помнётся!
— Надь, да плевать! — ворчал он, обнимая её. — У нас дом — как лаборатория, стерильно до дрожи.
— Разве чистота — это плохо? — удивлялась она.
— Нормально, но ты перегибаешь, — тянул её к себе.
Однажды он объявил:
— Надюха, друзья на выходные в деревню рванут: баня, снегоходы, шашлыки. Поедешь? Если парилка не твоё — просто побудешь на воздухе, полезно же. Изба, печка, берёзовый веник — романтика!
— Данила, я на шестом месяце, а ты меня по сугробам тащишь! Простыну ещё, — возмутилась она.
— Нудятина ты, Надь, — вздохнул он. — Ни тебе радости, ни тебе драйва.
После рождения сына Егорки Надя окончательно помешалась на чистоте. Уставала, но всё успевала: стирка, утюжка, мытьё полов. Когда Егору исполнилось три, она вышла на работу, но вскоре поняла, что снова беременна.
— Данила, кажется, у нас будет ребёнок, — сказала она.
— Завтра к врачу, — ответил он и отвёз её в консультацию.
— Точно! — сияла Надя, садясь в машину.
— По твоей роже вижу, — рассмеялся Данила, радуясь.
Когда родилась дочка Аришка, Надя окончательно ушла в стерильность: горы белья, уборка, паровые тефтельки. Данила взрывался:
— Надь, ты как квочка! Кроме детей и твоей чистоты, тебя ничего не колышет. Задолбали эти паровые котлеты, дай нормальной жареной картохи!
— Жареное вредно, особенно детям, — парировала она. — Радуйся, что о здоровье забочусь.
Ссоры стали нормой. Его бесила эта стерильная жизнь.
— Давай махнём куда-нибудь на пару дней, — предлагал он. — Возьмём домик у реки.
— А дети? — хмурилась Надя.
— К моей маме отвезём. Она с внуками нянчиться рада.
— У твоей матери три кота и овчарка! Шерсть, пыль — детям вредно!
— Боже, Надь, ты мне осточертела! У всех жёны с мужьями отдыхают, а ты… — махнул он рукой.
Когда Арина пошла в садик, Надя почувствовала, что они с мужем стали чужими. Не понимала почему.
— Почему мы молчим? Почему не делимся ничем? — думала она. — Я же идеальная жена!
Однажды она заявила Даниле, что таких жён, как она, днём с огнём не сыщешь. Он взорвался:
— Идеальная, да скучища смертная! Никуда не вытащишь, одни дети да чистый пол!
Данила всё чаще уезжал с друзьяКогда однажды весенним вечером Надя вдруг сорвалась с места, схватила детей и примчалась к нему на рыбалку — мокрая, смеющаяся, с растрёпанными волосами и горящими глазами, Данила вдруг увидел ту самую девчонку, в которую влюбился когда-то давно.
