Разные кухни и одно яичко
Бывает, люди перестают ссориться. И это не мир — это пустота. Так и случилось с Виктором и Людмилой. Сначала были крики, хлопанье дверьми, слезы, бурные мирилки. А потом — тишина. Наступает момент, когда даже злости не остаётся. Просто — ничего. Ни боли, ни нежности. Лишь чужие тени, живущие в одной квартире.
Прожили вместе двадцать лет. Столько всего было: и свадьба в загсе на бегу, и съёмные углы, и бессонные ночи из-за детей, и долгие вечера, когда казалось — любовь переборет всё. А потом… не переборела. Всё стихло. Разошлись по комнатам, как по разным концам коридора в хрущёвке. Стали есть порознь. Сначала ужинали в разное время. Потом — разную еду. В конце концов завели в холодильнике каждый свою полку. Прямо как в коммуналке.
О разводе не заговаривали. К чему? О чём говорить, когда каждый вечер — это просто ожидание тишины? Виктор начал ездить в санаторий — один. Там познакомился с женщиной, Светланой, спокойной, без лишних слов. Она умела молчать и не лезла с расспросами. Он писал ей письма. Настоящие, в конвертах. Вкладывал в них то, что уже не мог сказать дома.
А Людмила… Она просто жила. Носила застиранный халат, вставала по будильнику, пила утренний кофе. Молчала. Даже с подругами почти не болтала — а зачем, если у них «всё как у людей»?
И вот, одно утро. На кухне пахло подгоревшей булкой и старым подсолнечным маслом. Людмила стояла у плиты. Маленькая, хрупкая, будто за эти годы ещё ссохлась. Перед ней — крохотная сковородка. В ней — одно-единственное яичко. Не омлет, не глазунья на двоих, не семейный завтрак. Одно яичко. Себе. И всё.
Виктор зашёл на кухню, наливал чай. Тоже собирался — не только на работу, но и… в новую жизнь. Решился, хотел сказать. Уже всё продумал. Чемодан почти собрал.
Но она обернулась. Без упрёков. Без слёз. Просто посмотрела снизу вверх и слабо улыбнулась:
— Возьмёшь яичко? — и протянула ту крошечную сковородку.
Этот жест пробил его сильнее любой ссоры. Будто время отмоталось назад. Там, в прошлом, была общага, одна сковородка, одно одеяло, один стакан на двоих. И та же девчонка, только смеющаяся, в ситцевом халатике, босая, с чёлкой. Не усталая женщина, а «весёлая коза», как он её когда-то звал.
Он не взял сковородку. Он взял её. Обнял. Крепко. Молча. А потом начал говорить. Путано, сбивчиво. Про то, как будто туман в голове стоял. Про то, как всё стало серым, как сам не понял, когда потерял главное. И, может, он плакал. Она не видела — он высокий, она совсем маленькая. Только дрожала у него в руках и что-то бормотала про «я тоже».
На плите догорало яичко. Желток был таким золотым, таким тёплым. Как напоминание — не всё пропало. Любовь ведь не громкая. Не кричащая. Она прячется в мелочах. В одной сковородке. В тёплом взгляде. В простом: «Возьмёшь яичко?»
А потом они снова стали есть вместе. И говорить. Не обо всём сразу. Не без боли. Но вместе.
…Иногда кажется, что всё давно умерло. Но вдруг — маленькое «яичко» меняет всё. И ты понимаешь: любовь не ушла. Она просто стала тише. Меньше. Почти невидимой. Но всё ещё живой.
