Там, где могла быть любовь
Когда Светлана проснулась в понедельник утром, первой мыслью было неожиданно простое решение: сегодня она ему не напишет.
Не из-за гордости. Не из-за обиды. Просто потому что хватит. Достаточно. Надоело уговаривать себя терпеть. Надоело вглядываться в экран, в эти серые галочки, будто они могут вернуть хоть каплю тепла. Надоело придумывать слова, которые остаются без ответа. Сегодня она выберет тишину. Свою.
Кофе вышел крепким, терпким, с горчинкой. Именно такой он любил. Машинально Света налила в две кружки, поставила обе на край стола — как раньше. Как всегда. Замерла на секунду, глядя на вторую. Потом резко убрала её. Впервые — быстро. Без драмы. Без кома в горле. Почти без боли.
За окном светило солнце, золотистой полоской легло на подоконник, но небо оставалось холодным, пустым, как взгляд прохожего. Она накинула пальто, замотала шарф и вышла. Просто пошла. Куда — без разницы. Каждый шаг словно резал, будто шла по лезвию. Родная Москва казалась чужой, будто она увидела её впервые. Или просто сама стала другой. Той, что больше не ждёт. Которая прощается — без слов, но навсегда.
Они познакомились случайно — у кофейни в Питере. Он пошутил, она рассмеялась. Не из вежливости — от души. Он спросил, с сахаром ли её кофе, она ответила: «Без. Но с перчинкой». Оба улыбнулись. Потом — разговор, вечер, лёгкое касание пальцев. И это «как бы» сразу встало между ними. Он был — но не до конца. Приходил — но не всегда. Обнимал — но не говорил «навсегда». В его руках было тепло, но в глазах — страх. Он не впускал её в свою жизнь, но делал вид, будто она там важна. Почти важна. Почти любовь.
Это «почти» стало занозой. Света терпела, носила её в себе — молча, сжав зубы. Глотала паузы, проглатывала ожидание, верила, что он однажды скажет то, что давно таится внутри. Что решится. Выберет её. Но он не выбирал. Он просто был — рядом, но вполшага.
Она ждала. Надеялась. А потом внутри что-то щёлкнуло. Без криков. Без слёз. Просто… лопнула та ниточка, на которой висела её вера. И пустота, что пришла ей на смену, оказалась на удивление тёплой. Потому что в ней — она сама. Без него. Но целая.
В тот день она не вспоминала, как он засыпал, прижавшись лбом к её плечу. Не вспоминала, как шептал, что её волосы пахнут домом. Не вспоминала, как сжимал её руку, будто она — последняя соломинка. В этот день она выбрала молчание. Не его. А своё. Глубокое. Уверенное. Как тишина после грозы.
У метро она купила тюльпаны. Алые, с жёлтой каймой. Не к дате. Не в память. Просто так. Просто потому что может. Потому что хочется. Дома поставила их в старую вазочку, как учила бабушка — подрезав стебли наискось. Убрала со стола всё лишнее, протёрла пыль, разобрала кипу чеков и нашла тонкий браслет, забытый на дне шкатулки. Надела. И почувствовала — в этом жесте что-то важное. Возвращение. К себе.
Вечером зажгла свечу. Села у окна. За стеклом мелькали огни машин, в темноте растворялись чьи-то голоса. А внутри было по-другому. Тише. Спокойнее. Без дрожи. Без надрыва. Без него.
Там, где раньше ныло и жгло, теперь тепло. Не восторг. Не головокружение. Просто покой. Настоящий, свой, не для показухи. Там, где раньше были слова, которые не долетали, — теперь молчание, которое лечит. Там, где могла быть любовь, — теперь она. Сама. Без вопросов. Без пустоты. Просто — живая.
И это — не конец. Это начало. Не сказки. Не подарка судьбы. А жизни. Своей. Настоящей. И этого — достаточно.
