Сын вдруг заявил, что нам с мужем пора составить завещание. Мне пятьдесят шесть, ему – пятьдесят семь.
Никогда не думала, что слова родного ребенка смогут так ранить. У нас с Николаем только один сын – наш Ваня, наша радость, смысл всей жизни. С первого его вздоха мы жили ради него, отдавая всё: свои силы, мечты, последнюю копейку. Хотели, чтобы у него было самое лучшее – хорошая школа в Воронеже, тёплая квартира, уверенность в завтрашнем дне. Ради этого мы с Колей годами отказывали себе во всём, работали без выходных, копили каждую тысячу рублей. Но тот вечер в нашей уютной квартире перевернул всё.
Ваня вошёл с каменным лицом, сел напротив за кухонным столом, будто собирался объявить приговор. В груди кольнуло холодное предчувствие. «Мама, папа, надо серьёзно поговорить, – начал он, глядя в окно. – Пора оформить завещание».
Я онемела. Николай взглянул на меня растерянно, а у меня земля поплыла под ногами. Завещание? Мы ещё крепкие, мечтаем поехать на Чёрное море, строим планы – а он говорит о смерти? «Ваня, зачем сейчас об этом? – выдавила я, сдерживая дрожь. – Мы здоровы, времени ещё много». Но он лишь покачал головой. «Возраст не при чём. Надо всё уладить заранее. Я должен знать, что достанется мне».
Его слова резанули по живому. Ни тени заботы, ни слова о нас – только холодный расчёт, будто он уже делил наши вещи, не дожидаясь конца. Я смотрела на него – на мальчика, которого растила, носила на руках, – и не верила своим ушам. Неужели мы для него теперь просто собственники квартиры, машины и банковского вклада? Не родители, а источник наследства?
Коля молчал, уставившись в стол, будто искал в трещинах на дереве ответ. Я кусала губы, чтобы не расплакаться. Как так вышло? Ведь мы всю жизнь берегли его, отдавали ему лучшее, а он теперь видит в нас лишь материальную цену? Вспоминала, как ночами сидела у его кроватки, как Коля учил его кататься на коньках, как мы вместе радовались его первым победам. А теперь он сидит здесь, требует документы, словно мы уже на пороге вечности.
«Ваня, – наконец заговорил Николай, голос его был тихим, но я слышала, как он сжимает кулаки, – мы всегда думали о тебе. Всё наше – твоё. Но заводить этот разговор сейчас… Будто ты хоронишь нас заживо». Сын нахмурился, будто не ожидал сопротивления. «Пап, я просто за разумное планирование, – отрезал он, и в его тоне прозвенело раздражение. – Не хочу потом судиться из-за наследства».
Судиться? У меня перехватило дыхание. Мы с Колей никогда ни с кем не ссорились, всегда держались друг за друга. А он – наш родной – говорит о судах, будто мы чужие? В тот миг я почувствовала, как что-то ломается между нами. Всё, что строилось годами – любовь, доверие, – рассыпалось в прах от его слов.
Я собрала волю в кулак. «Ваня, – проговорила я, стараясь не дрогнуть, – мы с отцом живём ради тебя, но это не значит, что нам пора писать завещание. Мы ещё здесь. Разве это не главное?» Он лишь пожал плечами, будто мои слова ничего не значили. «Я просто думаю наперёд», – бросил он и вышел, оставив нас в гробовой тишине.
В ту ночь я не спала. Лежала рядом с Колей, слушала, как он тяжело дышит, и думала: где мы ошиблись? Может, слишком много давали, но мало учили благодарности? Утром Коля, будто прочитав мои мысли, сказал: «Он ещё не понимает, Наденька. Словно не видит, как больно нам это слышать». Но в его глазах читалась та же мука.
Прошёл месяц, а рана не затянулась. Ваня больше не заговаривал о завещании, но стал реже заходить, избегает долгих разговоров. Будто знает, что переступил черту, но не знает, как вернуться. А мы с Колей решили – напишем, конечно. Не для него, а для себя. Чтобы было по-честному, как он сказал. Но втайне я надеюсь: когда-нибудь он поймёт, что настоящее наследство – не деньги, не вещи, а любовь, которую мы дарили ему все эти годы.
Жизнь идёт. Мы с Колей смеёмся над старыми анекдотами, мечтаем о море, радуемся, когда Ваня забегает на чай. Но тот вечер оставил шрам. Напомнил, что время не щадит никого. И заставил ценить каждую минуту вместе. А Ване, надеюсь, ещё предстоит понять: семья – это не сделка и не документы. Это то, что держится на любви – или рушится без неё.
