Мой сын и его жена пытаются устанавливать свои порядки в моём доме. Я не намерена это терпеть.
Никогда не думал, что мой собственный дом, моя тихая гавань в провинциальном Серпухове, станет ареной конфликтов. Мой сын, Денис, всегда был своенравным, но я и представить не мог, что он вместе с женой станет указывать, как мне жить в моих же стенах. Всё началось, когда Денис в двадцать три объявил, что женится на Алине. Я уговаривал его повременить, дать себе время понять жизнь, но он стоял на своём, будто заворожённый. Любовь, твердил он, не ждёт. Я сдался, хоть сердце ныло от дурных предчувствий.
В качестве свадебного подарка я отдал им квартиру, доставшуюся мне от тётки. Старая, требовала ремонта, но разве не счастье для молодых иметь собственный угол? Многие их сверстники только мечтают о таком. Они прожили там недолго и решили продать, чтобы вложиться в новостройку на окраине Серпухова. Я промолчал, хотя считал это глупостью. Родители Алины, вместо благодарности, начали намекать, что я должен добавить им денег на жильё. Их наглость потрясла меня. Разве не я предоставил их детям кров? Но я сдержался, не желая скандала.
Мои опасения оправдались. Алина осталась без работы, новую найти не смогла. Квартира ещё не достроена, а деньги на жизнь таяли. Тогда они пришли ко мне: «Пап, можно пожить у тебя?» Я не из тех, кто легко мирится с чужим присутствием. Алина — характер не подарок: резкая, упрямая. Я знал, что жить вместе будет тяжело, но отказать сыну не смог. Они — моя семья, как бы ни было трудно.
С первого дня я обозначил правила. «Мой дом — мои законы, — сказал я. — После десяти — тишина. И никаких обсуждений». Денис и Алина кивнули, и я подумал, что договорились. Первый месяц прошёл спокойно. Я терпел их привычки — разбросанные вещи, ночные бдения, — сжимая зубы. Но потом всё изменилось.
Алина начала вести себя, будто здесь хозяйка. «Пап, выключи телевизор, мешает!» — бросала она, даже не взглянув на меня. Или: «Мы не могли уснуть, поэтому включили музыку». Им мешало, что я по утрам пылесосил — они, видите ли, любили спать до обеда. Раздражали мои друзья, заходившие на чай. Однажды Денис взорвался: «Ты вообще понимаешь, что твои идиотские правила нас гробят?» У меня перехватило дыхание. Мои правила? Идиотские? Это мой дом, моя жизнь!
«Это не идиотские правила, — ответил я, сдерживая гнев. — Это мой уклад. Вы здесь гости, и должны это уважать». Денис вспылил: «Всё ясно. Ты просто хочешь нас вышвырнуть!» Его слова ранили, как нож. Я не хотел их выгонять — лишь сохранить свой покой. Но он уже собирал вещи, а Алина громко хлопала дверями. Они уехали к её родителям, оставив меня в тяжёлом молчании.
Я не виню себя. Я дал им всё: квартиру, поддержку, кров. Но они решили, что могут командовать в моём доме. В Серпухове, где каждый кирпич помнит мою жизнь, я хотел одного — покоя. Теперь, когда они ушли, я снова могу дышать. Мой дом — моя крепость, и я никому не позволю в ней хозяйничать.
Но сердце всё равно ноет. Я вспоминаю Дениса маленьким, как он носился по этим комнатам, смеясь. Я желал ему добра, но не думал, что это обернётся против меня. Может, Алина его накрутила, а может, в нём говорит обида — не знаю. Иногда кажется, что я был слишком суров. Но потом вспоминаю её колкости, его упрёки — и понимаю: иначе нельзя. Мой дом — это не просто стены, это моя душа.
Соседи в Серпухове уже перешёптываются, обсуждая наш разрыв. Кто-то сочувствует, кто-то осуждает. Но мне всё равно. Я не позволю чужим ожиданиям диктовать мне, как жить. Денис и Алина найдут свой путь, а я останусь здесь, в своём доме, где каждая вещь — часть меня. Может, со временем помиримся, но сейчас я твёрдо знаю: никто не отнимет у меня мой покой.
