Что, мусор вынести сложно? Ты же дома сидишь! бросила мне взрослая дочь. Утром мама «ушла на пенсию».
Мам, а что, вынести мусор было так трудно? Пакет уже третий день у дверей стоит. Ты же целый день дома, ничего не делаешь!
Вот так с порога! Татьяна Ивановна замерла с полотенцем в руках. Только что вытерла последний из двенадцати бокалов в старом хрустальном серванте. Просто так, чтобы блестели. Чтобы в доме было уютно.
Она молча подняла глаза на свою дочь. На Анну, свою взрослую, тридцатилетнюю, умную Анечку. В модном пальто, с дорогой сумкой, уставшую после офиса. Лицо красивое, но губы вечно сжаты будто лимон съела.
А у самой Татьяны Ивановны спина ноет ковры сегодня чистила, под диваном мыла. Колени болят новую Анину шёлковую блузку руками стирала, боялась в машинке испортить.
А пальцы? Пальцы до сих пор пахнут чесноком. Она же котлеты делала куриные, Анины любимые, с нежным пюре. Аромат по всей квартире стоит такой домашний, тёплый
Я закрутилась, Анюта, тихо сказала Татьяна Ивановна. И сердце её упало куда-то в район ноющих коленей.
Ни тебе «спасибо, мам, как вкусно пахнет». Ни «ты не устала?» Сразу упрёк. Будто она не мать, а домработница. Или робот-пылесос, у которого сбилась программа.
Ага, закрутилась фыркнула Аня, снимая свои дорогие туфли прямо в прихожей. А я с восьми утра на ногах! Совещания, отчёты, начальник зверь. Домой приползаю мечтаю только об одном: отдохнуть. А тут куча мусора у двери. Прекрасно!
Она пошла на кухню, даже не взглянув на мать. Сумку шлёп на стул, крышку с кастрюли дзынь.
О, котлеты. Ну хоть что-то.
«Хоть что-то» Татьяна Ивановна так сжала полотенце, что костяшки побелели. В горле встал ком, ни вдохнуть, ни выдохнуть.
Ох, как хотелось крикнуть!
Рассказать, что её «ничегонеделание» началось в шесть утра, когда она по морозу тащилась на рынок за свежим мясом для этих самых котлет.
Что потом гладила те самые Анины офисные блузки, потому что «мам, у тебя лучше получается, без складочек». Что квитанции ходила оплачивать, час в очереди стояла, потому что у Ани «нет времени на эту ерунду».
Что села она буквально полчаса назад!
Но она молчала. Потому что зачем? Аня ведь не услышит. Она никогда не слышала.
Вспомнилось, как на прошлой неделе было. Аня звонит с работы:
Мам, привет! Слушай, помнишь мою белую блузку, любимую? Я её в стирку бросила. Постирай, пожалуйста, мне завтра на встречу.
Анюта, она же с цветными вещами лежала осторожно начала Татьяна Ивановна.
Ой, мам, ну достань! Тебе что, сложно? Ты же дома!
И достала. И отстирала. Вручную.
А история со шторами? Аня зашла, носом повела:
У нас душно, мам. Дышать нечем.
И ушла в комнату, в телефон уткнулась. А Татьяна Ивановна на следующий день, кряхтя, лезла на стремянку, снимала эти тяжёлые шторы.
Стирала, а потом гладила их, ещё влажные, прямо на весу чтобы ни одной морщинки. Вечером Аня зашла на кухню:
О, стало свежее. Молодец, мам.
И всё. «Молодец, мам». Как собаке: «Дай лапу!» и та принесла тапки.
Всю ночь Татьяна Ивановна лежала, глядя в потолок. Не плакала. Кажется, слёзы закончились.
Просто высохли где-то глубоко внутри, превратившись в горькую соль. А вместо них в душе росла звенящая пустота.
И вот, под самое утро, когда за окном посветлело, эта пустота вдруг стала решением. Чётким, холодным и простым, как морозный воздух на улице. Хватит. Её чаша терпения была переполнена до краёв.
На следующее утро Аня проснулась не от привычного запаха кофе, а от едкого смрада. Гарь!
Она аж подскочила на кровати сердце в пятки ушло. В их квартире всегда пахло то мамиными блинами, то свежесваренным кофе. А сейчас будто проводка загорелась.
Босиком вылетает на кухню, а там Картина маслом.
За идеально чистым столом, без крошек и кастрюль, сидит её мама. В красивом велюровом халате том самом, который «на особый случай берегла». С аккуратной причёской, будто в театр собралась. И медленно, с достоинством, пьёт чай из любимой чашки с незабудками. И книгу читает.
А на плите пусто. Ни каши, ни яичницы. Только из тостера торчат два обугленных куска хлеба, как чёрные языки. Вот он, источник смрада.
Мам? Что случилось? У нас пожар? выдохнула Аня, озираясь.
Татьяна Ивановна очень медленно оторвалась от книги. И улыбнулась такой светлой, спокойной, почти блаженной улыбкой, что у Ани мурашки по спине побежали.
Доброе утро, дочка! голос у мамы ровный, ласковый. Нет, какой пожар. Я просто решила последовать твоему вчерашнему совету. И тоже немного «ничего не делать».
Аня застыла, моргая.
В смысле? А а завтрак?
А завтрак, дорогая, теперь твоя забота, кивнула мама, сделав глоток чая. Как и ужин. И обед на выходные. И уборка. И стирка. И, конечно, вынос мусора, на последнем слове Татьяна Ивановна сделала лёгкий, но выразительный акцент.
Понимаешь, Анечка, я свой вклад в этот дом уже внесла. Сорок лет на заводе от звонка до звонка, а потом вторая смена дома, бесплатно. Всё. С сегодняшнего дня я официально на пенсии. И не только государственной, но и домашней. А ты у нас теперь взрослая, самостоятельная хозяйка.
Аня открыла рот и застыла. Она смотрела на маму, на её спокойное лицо, и не узнавала её. Куда делась её вечно суетливая, немного виноватая, всегда готовая сорваться по первому зову мамочка? Перед ней сидела
