Сон о серебряной годовщине
Комната плавала в дрожащем свете свечей, как будто само время замедлило ход. Лидия поправляла крахмальную скатерть с вышитыми журавлями — подарок бабушки из Тверской губернии. Сегодня двадцать пять лет, как они с Дмитрием расписались в загсе под моросящим дождём. В духовке шипела утка в медовой глазури, по кухне бродил аромат тмина и печёного картофеля. На столе стояла бутылка «Киндзмараули» — то самое вино, что пили на свадьбе, когда Дмитрий, спотыкаясь о разлитое шампанское, клялся ей в вечной любви.
Часы с кукушкой пробили восьмой час. Лидия потрогала мобильник — «абонент вне зоны». Рука сама потянулась помешать клюквенный соус. «Наверное, застрял в цеху», — подумала она, поправляя в вазе пионы, которые уже начинали осыпаться лепестками, будто красный снег.
Дверь распахнулась с грохотом, и в квартиру ввалилась Алёна, их дочь, приехавшая из Питера, где она рисовала витражи для церквей. Её волосы пахли ветром и дешёвой помадой.
— Мам, я привезла рябину! — крикнула она, стряхивая с куртки капли дождя. — Ой, а это что за пир?
Лидия улыбнулась, принимая ветку с алыми ягодами.
— Серебряная свадьба. Отец задерживается.
Алёна фыркнула, швыряя рюкзак на диван.
— Ну папка-то наш вечно в своих чертежах тонет. Бокалы поставить?
К девяти утка покрылась стеклянной плёнкой остывшего жира. Лидия сидела, перебирая салфетку с монограммой «ЛД» — подарок умершей тётки Вари. Алёна щёлкала телефоном, пытаясь разогнать тишину.
— Мам, может, позвонишь ещё раз?
Лидия покачала головой. Губы стали тонкими, как лезвие.
— Бесполезно. Забыл. Снова.
Дверь скрипнула. В кухню вошёл Дмитрий. Его волосы торчали, как после электрического разряда, а под глазами лежали синие тени.
— Привет, — пробормотал он, швыряя портфель в угол. — Что за пир?
Лидия ощутила, будто в груди лопнул пузырь с ледяной водой.
— Двадцать пять лет, Дима. Наша свадьба.
Он замер, и вдруг его лицо стало пустым, как экран сгоревшего телевизора.
— Чёрт. На завода аврал… станки…
Лидия встала. Её голос звенел, как разбитое стекло.
— Станки? Я весь день у плиты! А ты даже не позвонил!
Дмитрий скинул куртку. Его пальцы дёргались, будто ловили невидимые нити.
— Лидь, я пашу, как папа Карло! А ты каждый раз — сцена!
Алёна кашлянула, но Лидия уже повернулась к ней, глаза стали мокрыми и огромными.
— Он всегда так! Я — воздух! Я — мебель!
Ночью им снились кошмары. Лидия — что Дмитрий превратился в заводскую трубу и дымит в небо чёрными буквами «забыл». Дмитрий — что Лидия — это гигантский календарь, который давит его, страница за страницей.
Утром Алёна разогрела вчерашнюю утку, достала альбом с фотографиями — вот они в Сочи, вот Дмитрий с глупой улыбкой держит новорождённую Алёну.
— Давайте без ссор, — прошептала она, но тишина за столом была густой, как кисель.
— Любовь — это не слова, — сказала Лидия, глядя в окно, где дождь стучал, как сердитый сосед.
Дмитрий вздохнул. Его голос треснул:
— Лидь… я вчера в медпункте был. Давление. Не сказал, боялся…
И тут Лидия увидела — его рука дрожит. Вспомнила, как он три ночи не спал, когда Алёна с температурой лежала. Как в девяностые последние деньги нёс ей, а сам ходил в дырявых ботинках.
Она заплакала. Дмитрий обнял её, пахнущий соляркой и старым свитером.
— Дура, — всхлипнула Лидия.
— Сама дура, — прошептал он.
Алёна покачала головой и сунула им в руки бокалы.
— Ну, за серебро?
Через месяц Дмитрий принёс Лидии серёжки — две маленькие звёзды. Алёна стала приезжать чаще, привозя эскизы ангелов с пивными животиками. Иногда по вечерам они листали альбом и смеялись над тем, как Дмитрий на их свадьбе уронил торт на мэра.
А утка, которую доели в тот вечер, оказалась даже вкуснее холодной.
